Наталья Рубанова - Коллекция нефункциональных мужчин - Предъявы

— Я сильная, — сказала вдруг Нуся, — сильная. Потому что самоубийца слабым быть не может изначально: это ж какая сила нужна, чтоб себя убить! — она посмотрела вверх. — Но у меня нет приспособления, которое делало бы смерть более-менее безболезненной. Помоги мне, — Нуся почти встала передо мной на колени, и я с трудом подняла ее. — Помоги!

Она рыдала, а я чувствовала, что сейчас же свихнусь, сию секунду.

— Чем помочь? Пистолет, что ли, принести? — дурканула я.

— Да, — захлебывалась слезами Нуся, — пистолет.

— Так, — я встала из-за стола, — а теперь слушай внимательно, — и начала нести всю ту умную и логичную чушь, которая вроде бы должна отвести от греха подальше кого-то другого, но только не себя саму — самой себе своя собственная логичная чушь едва ли поможет!

Нуся слушала, кивала, а потом вдруг рассмеялась:

— Ладно, проехали. Это я репетирую. Мне же в вашем театре Лету из «Сумасшедшего мира» предложили, вообрази?

Я остолбенело посмотрела на нее, а потом растерянно покачала головой и начала спускаться вниз, надеясь доехать до дому на машине — мне не хотелось никогда больше оставаться у Натали, в просторечии — Нуси.

— Пока, лапушка! — махала она мне рукой. — Главное — не переборщить! Не переборщить — главное!!

Я хлопнула дверью, а через день Пашка, бывший Нусин любовник, тоже актер, совершенно без лица вошел ко мне в гримерную:

— Представляешь, Нуся повесилась…

Кисточка от румян выпала у меня из пальцев.

— Но ведь она хотела, чтобы было не больно, — только и смогла пробормотать я.

В том самом здании, где размещалась раньше богадельня в стиле ампир, теперь морг. Там вскрывали Нусиного отца. Вскрывали зачем-то и Нусю. Вскрытие не показало никакой патологии внутренних органов; изменение же такой ненаучной субстанции, как душа, зафиксировать оказалось невозможным.

Неухоженный старый парк с разлапистыми деревьями и необунинскими темными аллеями разделял мир на живых и неживых. Я не знала, к какому из миров отнести теперь себя.

«Безвременно ушедшая талантливая художница», — значилось в черно-белом некрологе.

— Ушедшая на время, — шептала я. — Только на какое-то время, — и, вопреки всему, не думала о плохом.

Потому что так, видите ли, нужно звездам. Зачем-то…

Когда я выходила за него замуж, я ни черта не смыслила, что значит «жить вдвоем». @П Я вышла, скорее, от скуки — и, видимо, дважды-и-так-далее-замужние подруги сыграли в этом не последнюю роль.

— Но! Но! — подгоняли они меня.

В какое-то время на «тпр-ру-у» сил у меня не осталось, и я сдалась. В конце концов! Надо же когда-нибудь кому-нибудь сдаться?! На мое счастье или «не…», мой будущий муж появился «в нужное время в нужном месте»: я рассталась тогда со всеми прежними пиплами и пребывала в состоянии классического одиночества, не сильно, впрочем, от этого страдая, — у меня всегда была Я, а скучать с этой дамой не приходилось — насколько удивляла, настолько же и напрягала она меня почти ежедневно.

— Давай поженимся, — беспафосно сказал мне однажды вечером мой будущий муж.

— Зачем? — удивилась я, и тут же захлопала ресницами, полагая, что в данном контексте просто необходимо хлопать ресницами.

— Ни за чем. Просто будем вместе жить, — и перешел поцелуем в руку в очень девятнадцатый век.

Я думала не долго, точнее — не думала вовсе. Свадьба не была пышной, пьяных драк не наблюдалось, невинности моей тоже.

— Я люблю тебя, — говорил мне мой муж.

Я отвечала ему абсолютно таким же предложением с точки зрения лексики-грамматики и, кажется, действительно любила. По крайней мере, мне очень хотелось в это верить: хотелось взаимного чуда, хотелось простых и названных кем-то «примитивными» желаний: завтраков вдвоем, легкого покалывания где-то под ключицами, спешки домой по вечерам, и… эти маленькие ненужные подарки, маленькие ненужные подарки, без которых нельзя жить… Хотелось попробовать побыть обычной, без закидонов, женщиной. Женщиной без социальной роли и высоких слов о «призвании» — честно говоря, очень хотелось попробовать, как же все-таки живут нормальные люди, — быть может, это был мой очередной эксперимент. Мой муж предлагал мне покой, уют и защищенность. Он только не учитывал, что все это может в один прекрасный момент съесться безликой рутиной существования, которую ненавидела я так же сильно, как пресловутый уют — ценила.

Моя профессия всегда мешала интиму жизни, каков он есть: журналистика отнимала много сил и времени, но я любила «дело», и никогда не променяла бы его ни на какое другое.