Доминик Смит - Прекрасное разнообразие

— А это Тоби. Он у нас музыкальный гений.

Мальчик с черными, наполовину закрытыми глазами обернулся к нам всем телом и сказал:

— Добро пожаловать! Кстати, чтобы вы знали, я слепой. Но отсутствие возможности смотреть людям в глаза не влияет на мою самооценку.

Он улыбнулся собственной шутке и взял в руки вилку и нож.

— А это Тереза, наш медицинский интуит, — сказала Верна. — Она умеет распознавать болезни на ранних стадиях.

— И не на ранних, — сказала Тереза.

Это была симпатичная девушка моего возраста, с темными волосами и загадочной улыбкой.

— Еще у нас есть Оуэн, но он сегодня с нами не ужинает. Он занимается календарными вычислениями, — продолжила Верна.

Я понятия не имел, что значила ее последняя фраза, но не стал спрашивать, а только улыбнулся и кивнул.

— Есть и другие гости, — сказала Верна, — но они появляются здесь только для обследований, когда к нам приезжают ученые.

Она посадила нас за дальним концом стола и сама села рядом. Один из Сондерсов смотрел на меня, не отрываясь, — видимо, пытался понять, какой у меня талант. Конечно, повышенное внимание ко всяким мелочам и способность к механическому запоминанию — это было мелковато по сравнению с переосмыслением процесса горения спирта. Отец отпил глоток воды и обвел комнату равнодушным взглядом.

— Доктор Гиллман сейчас придет. Он только что приехал из Айова-Сити и теперь в ближайшие дни будет здесь, — сказала Верна.

— Отлично, — ответил отец.

За столом повисла неловкая пауза. Роджер — тот старик, который делал модели соборов и небоскребов, — косился на меня прищуренным глазом, словно прицеливался. Я попытался улыбнуться Терезе, но увидел, что она уже смотрит не на меня, а в окно за моей спиной, — оно выходило прямо в поле.

Наконец пришел доктор Гиллман — человек лет шестидесяти, с редкими волосами и седыми бакенбардами, одетый в шерстяной свитер. Лицо у него было бледное, бумажного оттенка, глаза — как бы вылинявшие, и выглядел он устало и очень академично.

— Рад вас приветствовать, джентльмены, — сказал он и тут же спросил у отца: — Вы занимаетесь кварками, не так ли?

Отец и Уит встали из-за стола, чтобы пожать ему руку.

— А, помню-помню! Вы астронавт, — сказал он, глядя на сияющего Уита.

Доктор сел за стол и одним стремительным движением постелил себе на колени салфетку.

— А ты, стало быть, Натан, — сказал он мне. — Рад познакомиться.

Я пробормотал «здрасте». Доктор передал соседу корзинку с хлебом, взял бутылку и налил красного вина — сначала самому себе, а потом, не спрашивая разрешения, отцу и Уиту.

— Я надеюсь, Верна вам всех здесь представила? — спросил он.

— Да, спасибо, — ответил отец.

Гиллман отломил кусок хлеба и отправил его в рот. Женщина в белом фартуке принесла из кухни поднос с едой. Между нами и другими «гостями» осталось несколько пустых мест.

Уит наклонился к Гиллману и спросил:

— А что, они все гении?

Отец осторожно попробовал вино. При слове «гении» он внимательно посмотрел на Гиллмана.

— Это зависит от того, что вы называете гениальностью, — ответил доктор. — Гении — это те, кто способен обучаться интуитивно. Или те, кто верит в свои идеи, какими бы странными они ни казались. Эйнштейн, бывало, доказывал теоремы…

Он откусил кусок хлеба и замолчал, пережевывая. Впоследствии я убедился, что у него была дурная привычка делать паузы посредине фразы.

— …во сне или во время прогулки с собакой. И эти теоремы изменили нашу картину мира. Вот это и есть гениальность.

Он принялся аккуратно намазывать масло на кусочек хлеба. Один из Сондерсов поглядывал на наш конец стола, видимо пытаясь ухватить нить разговора.

— У Эйнштейна были все дома, — сказал Уит, рассматривая на свет стакан с вином. — Он психом не был.

— Вы что, хотите сказать, что Эйнштейн придумал теорию относительности во сне? — спросил отец.

— Течение времени зависит от скорости движения объекта. По мне, так это очень похоже на сновидение, — ответил доктор и положил хлеб себе на тарелку.

— А вы вообще учились физике? — осторожно спросил отец.

— Вначале Ньютон создал небо и землю, — ответил Гиллман, отхлебывая из бокала, — а также падающие объекты. Затем пришел Эйнштейн и научил нас тому, что значит свет. Свет и движение. В современной физике есть что-то от шаманства, вы не находите?

Гиллману явно нравился этот разговор. Он хихикнул — иначе этот звук назвать было нельзя — и потянул бокал ко рту. Отец, который совершенно не чувствовал иронии, искоса смотрел на него, пытаясь понять, что тот имеет в виду.