Тим Лотт - Запретное видео доктора Сеймура

Что-нибудь еще?

Что еще… Она была суеверной — читала астрологические прогнозы, верила в судьбу и тому подобное. Полагала, что все между собой как-то связано. Ах да, еще она была патологической патриоткой. Верила, что Америка — величайшая страна на земле.

Если это определение психопатии, то она встречается значительно чаще, нежели я предполагал.

[Мисс Шиллинг не рассмеялась, наоборот, взглянула на меня сурово и с укоризной.]

Разговор у нас идет об ужасной трагедии. Я полагаю, теперь не время для веселья.

Простите. Рассказывала ли она о докторе Сеймуре?

Да, рассказывала. Но нам придется оставить это до следующего раза. Простите, что обрываю вас на полуслове. У меня сейчас пациент.

Спасибо, что поговорили со мной.

Пожалуйста.

[Примечание автора: Доктор Сеймур стал вести видеодневник в тот же вечер, когда вернулся домой с дополнительным оборудованием. Записей в нем немного — всего минут на тридцать. Возможно, записывать «исповеди» доктор Сеймур решил, чтобы облегчить вину за свои недопустимые действия. В конце концов, в прошлом он был католиком. Саманта Сеймур говорила, что раньше он периодически вел обычный дневник. Тут он просто решил поэкспериментировать с новыми технологиями. Возможно, еще одна камера, которую он собирался установить, натолкнула его на эту мысль.

Поскольку запись происходила ночью в его чердачной комнате, освещение неважное. Он выглядит уставшим, но в то же время полным энергии, «вставленным». Это, опять же, могло быть следствием стимуляторов, которые он продолжал себе выписывать. На нем синий хлопковый халат, он говорит приглушенным голосом — возможно, потому, что под ним находится их с женой спальня и он боится, что его услышат.]

Красный огонек зажегся, значит, наверное, работает. Немножко по-дурацки себя чувствую. Ну вот. Итак. Запись в видеодневнике, суббота — нет, воскресенье, шестое мая. Боже, все мысли из головы повыскочили. Хм. Какая первая мысль приходит мне в голову?

Я не знаю, откуда это. Это воспоминание. И мне кажется, что такого воспоминания у меня раньше не было. Это свежее воспоминание. Большая редкость. Довольно долго мои воспоминания были похожи на вторсырье, ограниченный набор готовых записей, которые все проигрывались и проигрывались. Ведь воспоминания, в конечном счете, и есть записи. Если это воспоминание действительно новое — а я мог забыть о нем, так что уверенности нет, — это тоже запись. А поскольку сейчас я вспоминаю свежее воспоминание, получается, что это запись записи. Которую я записываю на пленку. Бесконечно удаляющиеся картинки. Зеркала друг против друга.

А если подумать, все ведь таится в прошлом.

Все равно, все равно. Воспоминание. Воспоминание о воспоминании. Мы все в машине. В том старом синем «вольво», что был у нас в девяностые. Едем отдохнуть по какой-то горящей путевке. Я даже не вспомню, куда мы ехали. Но помню, как мы собачились. Это я очень хорошо помню. Мы с Самантой спорили, куда ехать, дети то дрались, то ныли, что им скучно. Деревья смыкались над нами зеленой аркой, сквозь ветви рябило солнце. Было очень красиво, но мы не могли увидеть этой красоты, потому что оказались заперты в своей коробочке, полной борьбы, любви и тревоги. Мы были ограничены семейным образом чувств. Со всеми его острыми зазубринами.

Тут машина начала вихлять и вибрировать. Пререкания моментально прекратились. В воздухе паника. Я постарался сохранить самообладание. Мы докатились до придорожной стоянки. Спустило шину. Слава богу, не на трассе. На этой сельской дороге никого не было. Нам ничто не угрожало.

В большинстве случаев это лишь подлило бы масла в огонь. Стресс на стрессе и стрессом погоняет. Дети буйствуют, Саманта в унынии, я в ярости от неоправданной немилости богов. Но в этот раз я чувствовал себя абсолютно спокойно. Мы все вышли, недалеко от стоянки зеленела чистая лужайка и несколько деревьев на ней. Дети побежали и стали там играть. Солнце заливало все золотом. Саманта помогла мне поменять колесо. Кроме нас, не было ни одной машины. Мы все извозились — я под машиной, Сэм крутила домкрат, голоса играющих детей, шатер из сомкнувшихся ветвей. Мы починили все в два счета. Когда мы укладывали в багажник домкрат и спустившее колесо, Саманта поцеловала меня, погладила по руке. Удивительно, я помню все до этой мельчайшей подробности.

Что-то было в этом месте, где мы сломались. Оно было… медоносным. Как будто кто-то разлил по воздуху сладость. Сэм принесла сэндвичи и сок, и мы вместе уселись на лужайке. Прибежали дети. Они собирали цветы. Не знаю, как они называются, такие… очень синие — и подарили Сэм. Детям было тогда где-то четыре и пять.