— Ты еще не забыла, для чего мы сюда приехали? — спросила Альмут.
Я не забыла. Мы мечтали добраться до Sickness Dreaming Place, но здесь еще ни разу об этом не говорили. И о других мотивах своего путешествия тоже. Даже наедине нам трудно было произнести это вслух: мы приехали в Австралию, чтобы увидеть аборигенов.
Альмут словно подслушивала мои мысли.
— Помнишь, какой представлялась нам Австралия? Наши мечты о жизни среди дикой природы? Мне пока не встречались люди, похожие на тех, о ком мы мечтали. Их просто не существует. Или мне они не попадались. Нам придется ограничиться обитающими в парке бродягами.
— Мы заранее знали об этом.
— Но, согласись, ожидали чего-то другого. Не этого неогороженного концлагеря, пропитанного запахом пива.
— Ты говоришь как австралийка. Я слышала это сто раз. У меня в кафе работают двое аборигенов.
— Конечно, на кухне. Моют посуду. И выносят мусор.
— Славные ребята.
— Возможно. Ты с ними поговорила? Спросила, откуда они?
Поговорить с ними мне не удалось. Они не замечали меня.
Двигались они поразительно, трудно подобрать подходящие слова, чтобы описать эти движения. Сказать — «они проплывали», будет не совсем верно. Они скользили по помещению на длинных, стройных ногах с торчащими коленками бесшумно, как тени. И ни на кого не глядели. Словно нас вовсе не существовало. У меня с ними до разговора дело так и не дошло. Я считала, что они смущаются. Остальных их поведение не удивляло. Когда я разговорилась с работавшим на кухне студентом, тот сказал:
— Да не заморачивайся ты. Вы, иностранцы, много чего себе вообразили. Половина того, что вы прочли про нас, — вранье. Их мира больше не существует. Те, кого ты тут видишь, провалились меж двух стульев, пусть теперь выбираются самостоятельно. Что толку в красивых историях про священные долины? Я больше скажу: наверное, то, что случилось с ними, ужасно, но теперь-то что делать? Вернее, что им теперь делать? Расписывать свои тела на потеху туристам? Вести себя так, словно англичане сюда не приезжали? Они проиграли. О'кей, это ужасно — но нам-то что делать? Откупаться от них деньгами и обходить стороной их священные места, словно там под землей зарыт уран? Двадцать первое столетье на дворе. Погоди, вот доберешься до резерваций, там, как в музее, можно понаблюдать их прежнюю жизнь, совершить путешествие в прошлое, так сказать, и за немалые деньги, между прочим. Если они согласятся тебя впустить. Странно, но больше всего уважения они вызывают у меня, когда говорят: чтоб вы все сдохли, пошли вон отсюда. Сидят там, помирая от жажды, в своей гигантской тысячекилометровой песочнице, и делают вид, что остального мира не существует. И точно так же они вели себя тысячелетия назад, когда остального мира вообще не существовало.
— Гунны существовали, — возразила я.
— Не спорь со мной. Они живут, словно отгородившись от мира стеклянной стеной. Ни ты, ни я не сможем им помочь. «Люди доброй воли» тоже не помогут, им хочется жить, как жили их предки. И потом, куда денется та орава, которая на них кормится: сотрудники музеев, владельцы галерей, антропологи? Время не повернуть вспять.
— О чем ты задумалась? — спрашивает Альмут. — Ты слышала, что я сказала?
— Ты спросила, что нам делать.
— Тебе это кажется странным? Оглянись вокруг. Здесь все тонет в чопорной англосаксонской тоске, разве не так? Я соскучилась по щебету bem te vi и крикам periquito, мне хочется послушать sabia и увидеть ipe roxo, и фиолетовые цветочки quaresmira; и я хочу лопать churrasco [20] Bem te vi — большая питанга; periquito — порода попугаев, sabia — португальские народные песни; ipe roxo — муравьиное дерево; quaresmira — дерево счастья, churrasco — бразильский бифштекс.
во время Родео, любоваться танцами Флево, потягивая ледяное пиво, и выбирать бикини в Базаре-13; я хочу повидаться с дедушкой и сыграть в карты у Хиппика Паулиста.
— Короче, у тебя началась ностальгия.
— Возможно.
— А как же Sickness Dreaming Place?
— Бинго. Поехали завтра.
— Как мы туда доберемся?
— Самолетом до Алис-Спрингс. Там купим four wheel drive — нам подойдет любая развалюха и двинем на Дарвин. В тропики.
— А моя работа?
— Уволишься. Найдем что-нибудь другое. Я не могу больше видеть этот коричневый диван, жуткую картинку с юным школьником верхом на пони, которая украшает нашу комнату, поломанные пластиковые стулья и эту тупую прыщавую бабу: «Could you please cook normal food darling, the whole house smells like an African village…?» [21] Не будешь ли ты так любезна, милочка, сготовить что-нибудь нормальное, чтобы в доме не воняло, как в африканской деревне? (англ.)
Читать дальше