Дитер Форте - Книга узоров

За садами и огородами, которые тянулись позади домов, виднелись ряды белья, развешанного на веревках. Это было белье целой смены шахтеров, оно покорно болталось на веревках в свете угасающего дня, бросая едва различимые тени, вздуваясь пузырями, когда с горы набегал вечерний ветерок. Из какого-то дома доносилось тихое «Сердечна Матко – горячо любимая Матерь Божия» – это христианский кружок вполголоса напевал песню, запрещенную полицией, и сейчас они изо всех сил старались пропеть ее как можно лучше, ведь немецкие чиновники ничего в ней не понимали. Между двумя веревками белья стояли мужчины и негромко переговаривались усталыми голосами, речь шла о каком-то мастере, потом о новом пласте, который собираются разрабатывать, они называли этот пласт «звездным» и смеялись.

На самом краю шахтерского поселка стояло дерево, все так и называли его – «дерево», оно осталось там, когда строили дома, его просто забыли выкорчевать, оно одиноко высилось посреди пустыря, последнее в своем роду, единственное дерево, которое не спилили и не пустили под крепежный лес. Никто не знал, что это за дерево, на нем никогда не было листьев, оно не росло, но и не погибало, оно стояло голое и неподвижное, раскинув мертвые сучья, и медленно превращалось в камень. Йозеф прошел мимо веревок с бельем и направился к дереву, он знал, что там ждет его Мария.

Летом 1902 года Фридрих Фонтана совершал длительное путешествие по Востоку, через Египет и Нил до Нубии. Не одну неделю провел он в Каире, в арабском кафе, где из мраморных чаш били фонтаны, создавая приятную прохладу среди царящей жары. Напротив, освещенный неумолимо жгучим солнцем, сиял мраморный фасад мечети, вспыхивали позолоченные купола, а кружевной минарет со смелыми стрельчатыми арками и сетчатым фасадом, казалось, неудержимо устремлялся в темно-голубое небо.

На площади перед мечетью, совсем рядом с шумной медресе, толпились арабы и негры, бедуины и индусы, бородатые, загорелые, горбоносые, в фесках, в тюрбанах и в длинных бедуинских одеждах, клубок галдящих, орущих, торгующихся людей из разных стран, а через всю эту толпу невозмутимо шествовали верблюды и ослы, нагруженные товаром и обвешанные пестроткаными коврами, и покорно покидали суету базара, где рядом с торговцами располагались заклинатели змей, глотатели огня, водоносы и нищие.

Поодаль стояли спокойные господа в цилиндрах со своими женами; покачивая головами, они взирали на суматоху, устроенную туземцами; нет-нет да и появлялась стайка прусских офицеров, которые потешались над диковинными нравами чужих народов.

Фридрих чувствовал себя здесь, за массивными городскими воротами с мраморными зубцами и железными решетками, как у себя дома, то, о чем рассказывали его книги, стало явью, суета и крики в узких, столь живописных, на его взгляд, переулках, арабы-торговцы на базаре, где он, устроившись среди мастерских и лавчонок, предлагал картины Дюссельдорфской школы.

Его жена, прекрасная Хелена, сидела в соблазнительной позе, словно одалиска за решетчатыми окнами гарема, а по вечерам выступала в уличном восточном театре со своими итальянскими бравурными ариями и имела колоссальный успех.

Кроме того, Фридрих наблюдал вечернее сражение армады военных судов под предводительством его величества кайзера Вильгельма II, причем никто не ожидал, что будут выпускать настоящие торпеды, которые, к радости публики, поднимали столбы воды до пятидесяти метров высотой. Потом показывали блокаду судами некоего порта, уничтожение порта, гибель вражеских судов, а попытку бегства некоего крейсера останавливали взрывом мины. В свободные от представлений дни они прогуливались мимо греческих, романских и готических павильонов, мимо дорических храмов с выступающими остроконечными порталами, увенчанными глобусами, светильниками или позолоченными статуями богини Виктории, проходили через ионические колоннады, где на страже стояли громоздкие обелиски, и попадали на лоджии в стиле ренессанс. По канатной дороге они поднимались над долиной Циллерталь, казалось, электрический подъемник поднимает их еще на тысячу метров выше и они летят над горными цепями и пропастями с видом на массив Ортлер, а спуск шел гладко и легко по наклонной горке, словно на соляных копях в Берхтесгадене, мимо переливающихся на солнце соленых озер и завершался на настоящей голландской мельнице, где можно было наслаждаться шумом моря.

Для Фонтана это было лучшее время – весь этот год, проведенный на большой Дюссельдорфской выставке промышленности и ремесел, и он очень жалел, что дальше уже нельзя будет проводить дни своей жизни как выставку, как удачную инсценировку под аплодисменты присутствующих. Павильоны с молчаливыми орудиями и броневыми башнями, пробитые пулями бронированные плиты у входа не привлекали его внимания, хотя это тоже была та часть выставки, которая превращала жизнь в великую, поначалу также сопровождаемую аплодисментами инсценировку.