Дина Рубина - Завтра как обычно

— Саша, я — вооруженный бандит… Я молчал.

— Саша, повернись ко мне, — укоризненно просила она, — ну, займись больным ребенком. Наконец я сдался, отложил книгу и несколько раз на глазах Маргариты отрывал и проглатывал большой палец собственной правой руки, а потом дрыгал им к тихому ее восторгу. Потом надел на руку тряпичного зайца с пластмассовой бездарной головой, и он стал беседовать с Маргаритой.

— Марго, — глупо улыбаясь, спросил заяц тонким голосом, — а почему ты валяешься в постели среди бела дня?

— В городе желтуха, — серьезно объяснила ему Маргарита. И тут в дверь, наконец, позвонили. Милая девочка оказалась худющей, весьма энергичной особой маленького роста. Она была даже меньше меня. Мне сразу не понравилось ее бледное веснушчатое лицо с большими кругами под глазами и командный голос. Наша взаимная антипатия началась с того, что я попытался снять с нее куртку, а она, дернув обоими плечами, сказала: «Бросьте!» и торопливо разделась сама. Я, бормоча что-то подобострастное, опустился на четвереньки и стал разыскивать для нее домашние тапки, которых, конечно же, не мог найти. Тогда она, вторично скомандовав «Бросьте!», обошла мою идиотскую дворняжью позу и вошла в комнату босиком.

— «Ну и черт с тобой», — подумал я, поднимаясь с четверенек. Маргарита увидела стеклянные колбочки и резиновые трубочки и на всякий случай заорала благим матом.

— Папаша! — крикнула милая девочка, — возьмите ребенка на руки! И шевелитесь, ради бога, сколько я у вас тут сидеть буду! «Между прочим, не за спасибо пришла», — мысленно огрызнулся я, и схватил свою горячую, толстую, орущую Маргариту.

— Сядьте! Я сел.

— Держите ее! Ноги держите! Она меня не подпускает! Я зажал Маргаритины ножки между колен, руками обхватил все остальное, извивающееся, как пойманный черт, и зажмурил глаза, чтобы не видеть Маргаритиной крови. Началась экзекуция. Маргарита беспрерывно сигналила в мое ухо густым протяжным гудком.

— Не капает ни черта! — крикнула милая девочка. — Давайте другую руку!

— Может быть, не надо? — жалобно попросил я. — Может, обойдется? Маргарита перекрывала наши голоса своим басом.

— Делайте, что я говорю! — скомандовала милая девочка. — Ой, какой избалованный ребенок! Наконец, когда Маргарита изоралась и измучилась, все было кончено. Я ненавидел милую девочку. Она молча сложила свои причиндалы в сумку и вышла в коридор. Я обежал ее и выступил вперед, преподнося пятерку, как преподносят в колхозах хлеб-соль дорогим гостям.

— Спасибо… Мы так благодарны вам, — угрюмо бормотал я, не зная, куда ей сунуть эту проклятую пятерку. Ведь есть же люди, которые умеют это делать как-то легко, красиво, достойно. Я не умею.

— Зачем это? — спросила она, в упор глядя на меня внимательным отчужденным взглядом.

— «Тяжелая баба, — подумал я. — Тоже не умеет все это как-то легко, красиво…» И опять забормотал:

— Ну, как же… Ведь вы не обязаны… Воскресенье… Мы так благодарны.

— Я пришла, потому что Валентина Дмитриевна просила, — отрезала она. — А это уберите, — и потянулась к вешалке за курткой. Я разозлился. «Ну нет! — подумал я, — еще обязанным тебе оставаться?» И опять принялся всучивать ей пятерку.

— Нет, вы возьмите, пожалуйста… Как же так… Нам неловко. Мы не позволим… Почему-то, бормоча, я все время называл себя императорским «мы», хотя, конечно, понятно почему: я представлял собой себя и возмущенно-благодарных бабу с дедом. Я бормотал ненавидящим голосом пошлые благодарственные глупости, совал куда-то, в направлении ее корпуса, купюру, а она хватала мои руки, отпихивала их и восклицала:

— Что вы делаете? Что вы делаете? Что вы делаете? Все это было похоже на небольшую драчку.

— Нет, уж вы, пожалуйста, возьмите! — крикнул я. — Вы ставите меня в глупое положение!

— Это вы меня ставите! Я просто для Валентины Дмитриевны, потому что Валентина Дмитриевна… — и все хватала мои руки и жалобно выкрикивала: — Что вы делаете? Что вы делаете?! И тут я придумал гениальную штуку. Я снял с вешалки куртку медсестры и, хотя та немедленно предъявила свое «бросьте!», насильно натянул на ее тощие плечи. Пятерку незаметно сунул в карман куртки.

— Ну, спасибо, — облегченно выдохнул я.

— Просто Валентина Дмитриевна такой человек… — бормотала она по инерции, не поднимая глаз.

И вдруг подняла, и я увидел, какие это уставшие, умные глаза. Я молча открыл дверь, и она также молча выскользнула на лестницу, не прощаясь. Ая добрел до детской, где лежала Маргарита, остановился посреди комнаты и громко сказал в пространство: