Сильвен Жюти - Путешествие в исчезнувшие страны

Мне будет крайне затруднительно самому хотя бы в общих чертах описать одеяние короля. Однако дело вовсе не в том, что у меня не хватило времени, чтобы внимательно его рассмотреть. Как я уже сказал, монарх двигался по галерее чрезвычайно медленно, почти незаметно, так что ему для преодоления первых метров потребовались не краткие секунды, а долгие минуты. Сначала я было подумал, что король двигается столь медленно потому, что к тому его обязывает торжественность церемонии; но нет, я ошибся, не она была тому причиной. Потом я понял, что даже если бы он того пожелал, он не мог бы идти быстрее. Он был принужден делать лишь мелкие шажочки один за другим и тщательно следить за тем, чтобы его движения были скоординированы с движениями доброго десятка его помощников, мужчин, женщин и детей, не считая карликов, которые, как мне поведал Пауан, скрывались под полами, воланами и многочисленными складками одеяния его величества. Нам пришлось отступить, податься назад, когда король проходил мимо нас, потому что с обеих сторон от него шествовали его приспешники, «вооруженные» шестами, при помощи которых они поддерживали поля его невероятных размеров шляпы; должен сообщить вам по поводу сего предмета одеяния короля следующее: шляпа эта была столь чудовищно огромна, что один из венчавших это сооружение «отростков» был подвешен к потолочной балке и скользил по ней благодаря тому, что тонкая, но, видимо, прочная веревка, прикрепленная одним концом к этому «отростку», была закреплена на балке в виде скользящей петли. Однако сама шляпа была столь тяжела, что одного этого ухищрения оказалось недостаточно, и когда король миновал то место, где мы располагались, я увидел, что за спиной у августейшего повелителя страны находился лакей, стоявший на табурете с колесиками и подпиравший затылок монарха, второй же лакей располагался за спиной первого и толкал табурет. Однако их обоих едва можно было заметить, так как здесь действовал некий фактор, называемый ученым словом «мимикрия», ибо они, одетые очень неприметно, буквально «сливались» с общим фоном одеяния короля и терялись между складок его не то плаща, не то накидки, в общем, того, что я назвал плащом или накидкой за неимением другого слова. Разумеется, название это нельзя было считать удачным, потому что, по сути, одеяние короля не было ни тем, ни другим; кстати, я видел, как оно выглядело, только, так сказать, с внешней стороны, но его «архитектура», то есть его внутреннее устройство, его внутренняя структура оставались мне неведомы и непонятны, но я был далеко не одинок, ибо даже люди, окружавшие меня, истинные одеванцы, прекрасно сведущие в искусстве одевания, настоящие эрудиты, признавались в том, что совершенно не способны в нескольких словах описать общую структуру королевского одеяния по той причине, что оно не укладывалось ни в какие привычные рамки и резко отличалось от общепринятых правил и традиций.

Итак, эти знатоки усматривали там и сям в костюме короля какие-то знакомые детали. Как объяснил мне Пауан – мой чичероне, то есть гид по тайнам королевского двора, на левом плече нового платья короля имелось нечто вроде аксельбанта со свисавшим витым шнуром, постепенно утолщавшимся и превращавшимся в некое подобие «нароста» (не нахожу другого слова), сей же «нарост» затем скрывался в многочисленных складках рукава, затем выныривал из них и соединялся с неким неведомым мне украшением, именовавшимся в этой стране «караберне». Это украшение состояло из таких же трех витых шнуров, только потоньше, прикреплялось к огромному плоеному воротнику, и, как меня просветили, на нем держался еще один неведомый мне и к тому же невидимый предмет одеяния, так называемая «грибуна», заканчивавшаяся на уровне пупка многослойными оборками из кружев, сплетенных из золотых и серебряных нитей (правда, повторюсь, ничего этого я не видел, потому что и «трибуну», и «караберне» скрывало то, что я назвал плащом или накидкой, а местные знатоки именовали то ли «катапланом наоборот», то ли «истинным прететром» (по поводу чего между ними разгорелся ожесточенный спор). Но, как я узнал из их перешептываний, все дело было в том, что уже давно «караберне» в этой стране не носили, отдавая предпочтение украшению под названием «бирлибирлок»; обычно на королевском одеянии таких «бирлибирлоков» бывало несколько, если не множество, но на сей раз не было видно ни единого! Счастье было, что еще «караберне», по словам Пауана, вообще-то был не совсем «караберне», потому что висел на трех, а не на одном шнуре или цепочке, так как если бы король надел настоящий «караберне», то совершил бы непростительную ошибку, вернее-, преступление с точки зрения правил хорошего вкуса, и этой ошибки было бы вполне достаточно, как объяснил мне Пауан, чтобы за ней последовало фактически немедленное низложение монарха, а быть может, вслед за этим низложенного монарха толпа придворных даже бы растерзала. К счастью, продолжал разглагольствовать Пауан, он должен был признать вместе с окружающими, что «караберне» не был настоящим «караберне», потому что держался на трех шнурках, а не на одном, и соединялся у воротника скорее не с «трибуле», как должен был бы соединяться настоящий «караберне», а с «катрерутом», представлявшим собой своеобразный «пасспри» со множеством своеобразных встречных швов. Вообще-то Пауан был в восторге от этого «пасспри», являвшегося, по его словам, настоящим шедевром искусства наложения таких изысканных и редкостных швов, которым владела одна из самых прославленных портних Королевского Гардероба, виртуозно управлявшаяся с иглой и нитью. Но, однако же, как я понял, даже не наличие давно вышедшего из моды «караберне» и отсутствие модных «бирлибирлоков» более всего смущало окружавших меня людей. Они признавались друг другу в том, что более всего их повергло в изумление и лишило способности что-либо понимать то, что стремление к новациям, которое они подметили в одеяниях короля, шло вразрез со всеми традициями и бытовавшими до сей поры тенденциями; им даже показалось, что король просто сошел с ума или почему-то вдруг вздумал создать совершенно авангардистское одеяние, разумеется, весьма оригинальное, но ни в малейшей мере не связанное с уже установившимися обычаями, более того, как бы претендовавшее на полный отрыв от традиций и даже на насмешку, нет, вернее, на издевку над ними. В развитие этой мысли Пауан высказал предположение, что присутствие в костюме короля этого ложного «караберне» являлось своего рода намеком на туалеты, которые носили в стародавние времена, то есть король таким образом отдавал дань своим предкам. Изложив сию идею в весьма цветистых выражениях, Пауан высморкался в грязную тряпку, служившую его собственному одеянию в качестве рукава. Он немного помолчал, потом принялся размышлять далее на тему все того же «караберне». По его словам, во всей этой истории с «караберне» было нечто нелепое, несуразное, неправдоподобное, потому что настоящие «караберне» были в моде в королевстве Одевания в те мрачные времена, что в его истории называются Веком Царствования Извращенцев, когда у власти находилась опозорившая себя и потому преданная проклятию династия. Пауан искренне недоумевал, как король мог осмелиться сделать такой намек. Вероятно, его единственной целью в данном случае было желание как можно сильнее смутить придворных, разрушить единство двора.