Сильвен Жюти - Путешествие в исчезнувшие страны

Однако как бы там ни было, революцию, приведшую мертвых к власти, совершил человек, принадлежавший миру живых; в Сгурре он стал национальным героем и до сих пор, то есть по прошествии многих столетий, правит страной. Итак, сей человек, дойдя до врат старости, пришел к мысли, что гораздо лучше знает мертвых, чем живых. Сначала эта мысль возмутила его, заставила его внутренне вознегодовать, ведь она как бы свидетельствовала о том, что он уже одной ногой стоит в могиле. Затем он предался размышлениям и понял, что всегда жил среди мертвых, что все люди, несмотря на отрицание смерти как явления, больше времени проводят среди мертвых, чем среди живых. Ведь его сформировали, обучили, воспитали мертвые, такие, как Платон, Шекспир, Ньютон или Эйнштейн; его помыслы были обращены к мертвым; именно к мертвым он обращался, когда искал отдохновения или развлечения, именно их произведения составляли его ежедневную пищу для ума. Он отметил про себя, что читает также и живых авторов и слушает музыку живых композиторов. Да, но он тотчас же возразил сам себе, что все же особенно много он читает произведений тех авторов, что уже умерли, ибо ему было приятно сознавать, что он уже никогда не ощутит их дыхания, не коснется их кожи, не испытает на себе силу их гнева; если он и читал произведения живых авторов, то делал это только для того, чтобы найти единомышленников и людей, похожих на него и на других людей; он ощущал, что законченное, завершенное произведение мертвого автора само становилось мертвым, возвышало, возвеличивало этого автора, выходило за пределы человеческого знания. Слова, образы и записанные звуки давали всего лишь иллюзию жизни, ибо их особо ценили только тогда, когда они служили способом «передачи» голоса или воспроизведения облика усопшего, для которого они были своеобразным современным саваном. Если различные технические средства, способствовавшие сохранению памяти об усопших, и действовали на живых столь завораживающе, то происходило это потому, что они помогали в какой-то мере (пусть совсем немного) преодолеть преграду, прежде казавшуюся непреодолимой, а именно границу между миром живых и миром мертвых, и по мере развития науки и техники становилось все более и более очевидно, сколь эта граница была произвольна, нереальна и нелепа.

Итак, взяться за перо, вообще писать означало встать на сторону мертвых и выступить вместе с ними против живых. «Что значит «жить»?» – думал он, и это слово в тот момент уже обретало для него иной, новый смысл, но он не отдавал себе в том отчета. «Чтобы жить, мы нуждаемся в ничтожно малом количестве живых и в бесконечно большом количестве мертвых; только мертвые позволяют нам существовать, позволяют нам жить; смерть есть тайный двигатель жизни». Различия, которые делали его современники между живыми и мертвыми, были (по его мнению) в действительности искусственными, иллюзорными, вернее – лживыми, ибо никакая настоящая граница не отделяет живых от мира мертвых, а отделяет их друг от друга лишь условная граница. Теперь он понял, что речь идет о двух различных формах существования; совершенно очевидно, что смерть приводит к тому, что некоторые функции человеческого организма исполняются хуже, чем до нее, а иные и вовсе отмирают, но для него было совершенно очевидно и то, что именно несправедливость, непоследовательность, недомыслие и эгоизм живых мешают мертвым продолжать жить, если угодно, более «полным» образом; он считал, что это ясно и понятно каждому.

Он понял, что единственной целью жизни должны быть усилия, направленные на преодоление, на уничтожение этой мнимой границы, что только слияние этих двух миров и восстановление разорванных родственных связей может придать смысл и прочную основу существованию человечества, может привести к обновлению человеческих существ и таким образом увести человечество от той бездонной пропасти, к которой оно стремилось, впав в заблуждение и сбившись с пути истинного. По его мнению, именно в результате подобного слияния человечество достигнет расцвета и, так сказать, полноты, ибо два его полюса, две антагонистические половины придут к примирению. И вот когда человечество достигнет такого единения, тогда рухнет, исчезнет и та единственная реальная преграда, которую не может преодолеть и уничтожить наука: время.

Утопия, созданная им, была прекрасна и показалась сначала столь невероятной, столь парадоксальной, что имела оглушительный успех с привкусом скандала. Однако она пробила себе дорогу в общественном мнении и утвердилась в нем гораздо быстрее, чем можно было бы себе вообразить при ее появлении. Я не стану подробно останавливаться на описании событий, сотрясавших страну на протяжении нескольких лет, не стану рассказывать о бунтах, жестоких бойнях, бесчинствах, творившихся представителями обеих противоборствующих сторон – скажу лишь только, что несколько лет спустя был объявлен всеобщий траур. Для преданных забвению умерших был возведен Великий Кенотаф, и из архивов были извлечены горы документов, дабы найти и увековечить их имена. Результатом этих трудов стало создание биографического свода, который является по сей день основой основ Великой Ведомости усопших; ходят слухи, что работа эта все еще не завершена и что многие обитатели Сгурра и сегодня втайне трудятся на этой ниве. Быть может, один из них, испытывая жестокую нужду в деньгах, и продал сундучок с моими предками тому антиквару, у которого я его в конце концов нашел, а меня самого бросил на чужбине…