Зое Вальдес - Детка

Кукита подбежала к черному зияющему люку, спустилась по лестнице, прыгая через две ступеньки, и вихрем ворвалась в комнату Мечунги и Пучунги.

– А вот и наша голубка из своей голубятни. Она, видно, думает, что живет в солярии – только что видела, как она там жарится, точно банан или отбивная… эй, ты, не забывай, что живешь на чердаке… нечего делать вид, будто у тебя там отель «Ритц»… – Пучу была явно в брюзгливом настроении.

– Что это ты к нам в таком наряде, такая сексуальная, соблазнительная, этот халатик, эти влажные волосы?… – с издевкой спросила Мечунга.

Кукита заколебалась, прежде чем ответить, ей было не до шуток, но… Просто она хотела узнать, не собираются ли они куда этим вечером, тогда, может быть, они согласятся проводить ее в одно место… Она была так взволнована, что попросила сигарету – она, которая за всю жизнь не сделала ни одной затяжки, и вот, представьте себе, теперь ей захотелось курить. Нет, она ни в коем случае не собирается никого беспокоить, но ей так скучно, хочется встряхнуться, увидеть новые лица, снова почувствовать себя женщиной, то есть существом желающим и желанным, хочется, наконец, перестать быть тем, чем она была до сего дня: хозяйственным орудием, ломовой лошадью, половой тряпкой, корзиной, полной грязного, вонючего белья. Ей осточертело ждать, изводить себя – чего ради? Если ей не удастся изменить свою жизнь, она сойдет с ума. Она уже готова грызть ногти и выть от тоски. Стоит ей только услышать песню о любви, какое-нибудь болеро, вообще любую музыку, как у нее тут же наворачиваются слезы и она рыдает, словно героиня какой-нибудь радиопостановки или мыльной оперы. Каждая песня оставляет шрам на ее тусклой, бесцветной жизни. Ей не хватает ласки, не хватает жизни, не хватает…

– Петушка, дорогая, петушка тебе не хватает. Нельзя так жить, как ты живешь, без всякого сексуального стимула, – прервала ее Мечунга.

– Детоньке не хватает петушка, а может, курочки? Не-ет, если бы так – за чем дело стало, курочек тут хватает, – насмешливо заметила Пучунга.

Ей нужна только одна вещь – пойдемте туда, отгадайте куда – всего одна небольшая услуга, чтобы… чтобы они сегодня вечером сводили ее в… кабаре. В кабаре?! – воскликнули в унисон подруги. Ну тебя и бросает – вчера еще ходила как монашка, а сегодня на блядки потянуло! Кукита рассказала все: и о передаче по радио, и о предполагаемом имени своего предполагаемого возлюбленного, но главное – об удивительной истории Эдит Пиаф, почти такой же трагической, как и ее собственная. Сочетание стольких исключительных качеств в одной женщине, весьма невзрачной на вид, если верить диктору, пробудило в Куке желание расшевелить свой угаснувший было чувственный аппетит к окружающему миру. Подружки все поняли и сразу же согласились. В конце концов сами они за все эти восемь лет не пропустили ни одного вечера. Не было бара, ресторана, кафе или кабаре, завсегдатайшами которых они бы не считались, при этом их неизменным шофером оставался Иво, самый услужливый и самый незаменимый мужчина на всем нашем островке. С тех пор как Иво стал их любовником, он уже тысячу раз получал расчет и столько же – милостивое разрешение вернуться. И вот в тот самый момент, когда окончательно стемнело и на город спустилась ночь, ясная, во всем своем звездном великолепии (о эти звезды, я пишу о них во всех своих романах – ни на что не похожие, потрясающие, возвышенные, дивные, непревзойденные… ладно, ладно, перестаю занудствовать), так вот именно в этот самый момент, осиянный огнями первых светляков, трое дамочек вышли на улицу, расфуфыренные, как королевы карнавала. Иво уже поджидал на Аламеда-де-Паула в ослепительном новом «шевроле» последней модели. Он предпочитал хранить верность «шевроле», потому что однажды, решив попробовать «студебекер», пять раз подряд угодил в аварию, после чего дружки долго подкалывали его насчет «студебекеров», «студебакеров» и проч. В тот вечер Малекон показался Детке еще более обворожительным, чем восемь лет назад. Да, такая уж она, Гавана: чем больше по ней колесишь, тем больше любишь. Она никогда не надоедает и всякий раз кажется только прекраснее, потому что всякий раз тебя ждет новое приключение, новый обольстительный соблазн, от которого сердце тает, как сливочное мороженое. Даже обратившись в развалины, даже расставаясь с последней из своих иллюзий, Гавана всегда останется Гаваной. И если ты будешь бродить по ней, вчитываясь в книги, написанные в ее честь, где этот город появляется как некая кудесница, если вместо того, чтобы изучать Гавану, как то делал историк Эусебио Леаль, ты приласкаешь ее как усталую полуночницу, запутавшись в собственных сомнениях и долгах изгнанничества, с мукой невозможности, которая, согласно Лесаме Лиме, Маменькиному Сынку, и есть единственный стимул, – ты поймешь, что Гавана – это город, полный не только боли, но и ожидания любви.