Зое Вальдес - Детка

Танец закончился, женщина – истерзанная добыча – лежала на полу. Как бы неживая, но все с той же улыбкой на лице. Гимнасты победно приветствовали публику, зашедшуюся в аплодисментах. Немного погодя, танцовщица приподнялась, еще тяжело дыша, но всем своим видом показывая, что полна жизненных сил и энергии, одним прыжком вскочила на ноги и присела в низком реверансе. И вновь поднялся такой шквал аплодисментов, что, казалось, публика позабыла о всех приличиях. Кука Мартинес осталась глуха к всеобщим восторгам. Она плакала, молитвенно сложив руки, но не потому, что ее так растрогало представление, а потому, что все закончилось благополучно и на теле бутафорской индеанки не осталось ни единой царапины.

Ментоловый запашок, смешанный с алкогольной отрыжкой, донесся до нее слева. Он вернулся. В каждой руке он держал по бокалу, до краев наполненному мятным коктейлем со льдом, а челюсти его пережевывали резинку, тоже пахнувшую мятой. Он сел на стул прямо против Детки Куки и протянул ей один из бокалов. Облизывая кончик соломинки, он впился горящим взглядом в серые глаза Детки. Она отважно выдержала этот непристойный взгляд. Одним духом опорожнив бокал, Уан снова шумно дыхнул прямо в лицо своей спутнице и вопросительно кивнул: чистое ли у него теперь дыхание? Да, заверила она, все в порядке, с дурным запахом покончено, никаких гнойных пробок на миндалинах, которые воняют, как натуральное дерьмо. К тому же, устранив тяжелый запах изо рта, мята наверняка просочилась под пломбу и убила всю заразу на гнилом нерве.

Уан пересел, вплотную придвинувшись к красноречиво трепещущей Детке. Она подняла бокал двумя руками и, не отрываясь, выпила коктейль до дна. Потом пальцами стала вытаскивать кусочки льда, обсасывать и шумно жевать их. Как назло музыка опять стихла, и на весь зал разнесся хруст льдинок, крушимых зубами Кукиты. Уан глядел на нее не отрываясь; когда в бокале остался последний кубик, он попросил, чтобы она дала ему его изо рта в рот. Она подчинилась, и густой холодный аперитив мгновенно превратился на языках у обоих в непристойно горячую слюну.

Поцелуй начинался скромно, льдинка соскальзывала с языка на язык, но, когда она наконец растаяла, языки мгновенно сплелись, как змеи, и невинная забава превратилась в порнографию. Уан все сильнее покусывал губы Куки, она отвечала тем же, однако все еще слишком робко и скованно. Поцелуй продлился три болерона – первый на четыре минуты, второй на три минуты двадцать секунд и третий на четыре минуты тридцать три секунды. В общей сложности это составило одиннадцать минут и пятьдесят три секунды напряженной работы языков и губ. Хронометристкой была Мечу, задыхающаяся, вне себя от зависти и возбуждения.

Звуки тромбонов доносились до Кукиты Мартинес словно из другого измерения, в одном ритме с биением крови, приливавшей к голове, сердцу и, разумеется, к вполне оживленному пенису Уана. Куките казалось, что огни «Монмартра» гаснут один за другим и мало-помалу включаются внутри нее, высвечивая каждую часть ее тела, каждый кубический метр ее желания. Она закрыла глаза, но, когда все остальное в ней открылось, вспомнила, что под венец идти надо девственницей. Изо всех сил отпихнув от себя Уана, она истерически возопила «не-е-е-т!!!», как кричат в мистических триллерах, которые на развес продаются в разнокалиберных лавчонках всего мира, кроме, разумеется, Кубы. Эхо ее леденящего вопля разнеслось по всем углам, и она пулей выскочила из кабаре, этого пышного гнезда соблазнительного порока.

Она бежала, босая, с такой скоростью, что даже ступней было не разглядеть, а это, учитывая их неординарные размеры, что-то да значит. Словно по воздуху, пролетела она мимо подъездов, выходящих на Малекон. Подобно Ане Фиделии Киро, знаменитой бегунье будущего, одолела она бульвар Прадо. Не останавливаясь, чувствуя, что сердце бьется где-то в горле, ощущая непереносимую резь в селезенке, она оставляла позади квартал за кварталом, километр за километром. Быстрее ветра оказалась она на железнодорожной станции, в двух шагах от улицы Конде. Не успев и глазом моргнуть – уже стояла перед дверью жилища астурийки. С выпученными глазами, с пеной у рта, вся в поту, она взбежала по лестнице. Сейчас это была вылитая сумасшедшая, сбежавшая из Массоры после полусотни электрошоков подряд. Войдя к себе в комнату, она заперла дверь и бросилась на койку, оплакивая свою проклятую, а может быть, кто знает, благословенную судьбу. Она была по уши влюблена.