Олег Зайончковский: Люда

– Эй, Людмила! Ты чужой ряд взяла.

Люда кивнула:

– Знаю.

Архивистка понимающе усмехнулась:

– Помогаешь?

– Тебе-то что! – сгрубив, Люда слегка покраснела.

Больше не поднимая головы и не отвечая ни на чьи подначки, девушка двигалась навстречу Сергееву. Метров через полтораста их тяпки стукнулись друг о дружку.

– Ну спасибо, ты настоящий товарищ! – Сергеев обессиленно плюхнулся задом в медугрядье. – Как это ты успеваешь так ловко?

– Тяпка золотая, – улыбнулась Люда и отерла вспотевший лоб.

За делом она и не заметила, как летний день набрал силу. Солнце тоже трудилось все это время, трудилось без передышки и проделало немалый путь по небесной целине.

– Жарко становится… – проговорила Люда задумчиво.

Не глядя на Сергеева, она сняла свою стройотрядовскую курточку и повязала ее рукавами вокруг бедер. Под курточкой на ней был ситцевый топик с узорами.

– Припекает… – согласился Сергеев.

Люда не спеша перевязала косынку. Руки у нее были загорелые, тонкие, но не жилистые, а по-девичьи гладкие – и они, и плечи ее вправду выглядели привлекательно. Сергеев вздохнул и поднялся с земли:

– Пойдем, красавица, свои борозды искать, а то так мы и до обеда не успеем.

Обратный маршрут по свекловичному полю показался тяпальщикам кому дольше, кому короче – смотря по характеру. Некоторым, таким как Люда, лучше было видеть перед собой конечную цель; другим, наоборот, оставшиеся метры давались мучительно трудно. Жара тоже давала себя знать. Если Люда по скромности сделала солнышку лишь небольшую уступку, оставшись в штанах и топике, то светокопия, например, заголилась сверх всякого приличия. Иные вообще отнесли всю свою одежду на стоянку и вернулись тяпать в одних трусах и лифчиках. Люда про себя недоумевала: им бы, прежде чем щеголять перед мужчинами в таком виде, стоило посмотреть на свои телеса в зеркало…

Бригада, включая самых отстающих, вся перевалила через холм в обратном направлении. Виден был уже и приближался заветный лесок.

Там, на стоянке, тружеников ждала прохладная тень, вода для утоления жажды, пища и, конечно же, большая фляга казенного спирта.

Разговоры, точнее, перекличка женщин в поле, мало-помалу приняла отвлеченно-гастрономическое направление. По речам их без труда угадывалось направление мыслей, вполне в свою очередь согласное со стремлением тел. Однако, как оказалось, не только людям пришла охота подкрепиться…

Внезапно Крюкова заорала таким голосом, что у многих тяпки выпали из рук:

– Ата-ас! Наши сумки тырят!

Остальные еще соображали, что случилось, а Галька уже, перемахивая через гряды, аршинными шагами вскачь неслась наперерез серой собаке, трусившей из леска действительно с чьей-то сумкой в зубах.

– Окружа-ай! – вопила Крюкова. В руке ее сверкала тяпка, а зад блистал атласом трусов.

Увидев Гальку, собака поджала хвост и прибавила ходу. Крюкова метнула в нее тяпку, но промахнулась. Собака перешла на галоп и в полминуты исчезла из виду вместе с украденной сумкой.

– А вы, дуры, чего рты разинули? – Галька возвращалась, тяжело дыша и заправляя в лифчик выехавшую грудь.

Погалдев и посмеявшись, женщины тем не менее вернулись к своим грядам и дотяпали поле без новых происшествий. Трушин с Сергеевым опять, конечно, застряли, и Люда снова встала на сергеевскую гряду.

Светокопировщицы смеялись, поравнявшись с ней:

– Люська, ты лучше начальнику помоги – глядишь, учтет при разливе!

Но Люда эти шутки игнорировала.

И вот наконец они выполнили свой предобеденный урок. Нелегок крестьянский труд, особенно с непривычки. Тела женщин блестели от пота; волосы под мышками – у кого были – свалялись и потемнели; груди в бюстгальтерах “плавали”. Одни только женские языки не знали усталости и даже напротив – заработали теперь еще живее. Цепочкой тяпальщицы потянулись на стоянку, обсуждая один интересный вопрос: чей же это “тормозок” сперла собака?

Увы! Как ни мала была вероятность этого, серая разбойница утащила сумку именно у Люды. Смешнее всего было то, что две котлетки и картофельное пюре тетя Аня положила в литровую стеклянную банку, а кроме банки, в сумке были только хлеб и два огурца. Девушка даже пожалела дуру-собаку, представив, как она катает лапой и грызет ее банку, не умея открыть. Впрочем, собственное Людино положение выходило еще хуже собачьего: та хоть могла пообедать хлебом с огурцами…

– Эй, Люська, чего завяла? Хрен с ней, с твоей сумкой, давай сюда!