Шарлотта Роган - Шлюпка

До того как я оказалась в шлюпке, океан никогда не занимал мои мысли, даже на «Императрице Александре». Во время круиза океан стал живописной декорацией для нашей с Генри недолгой семейной жизни, переменчиво-голубым фоном, в худшем случае — источником отдельных неудобств: качки, легкой дурноты, но даже не морской болезни; впоследствии мне пришло в голову, что судьба для того испытала (или благословила) меня скитаниями длиной в двадцать один день, чтобы я никогда больше не считала природу райским садом на земле, чтобы не думала, будто власть — это хранившийся в кармане у Генри ключ от сейфа или же полномочия судьи Поттера, который председательствовал на процессе.

По мере того как наша эпопея уходит в прошлое, обрастая теориями, историями, сплетнями и свидетельствами, она тускнеет, все более отрывается от реальности, будь то океан, голод или холод, и становится пищей для кабинетных моралистов и газетчиков. Только ленивый не высказывается о нашем процессе; Ханна удивляется, почему суд принимает во внимание любое праздное резонерство. Не знаю. У меня не идет из головы Генри. Генри отличался решимостью. В шлюпке он бы нам очень пригодился, и я часто думаю, как могло бы обернуться дело, окажись он рядом со мной. Разумеется, если бы рядом со мной тогда был муж, на меня бы сейчас не навешивали никаких ярлыков и уж, во всяком случае, не называли бы, как это делали щелкоперы, «мужененавистницей».

Мне не хватает Генри. При нем для меня не так уж важна была сила характера, потому что его собственный характер отличался уравновешенностью и твердостью. Но самое главное — с ним я чувствовала себя в безопасности, хотя в этом есть некая ирония: если бы судьба не свела меня с Генри, я бы близко не подошла к «Императрице Александре». Без него я осталась незащищенной, полностью открытой чужому осуждению. На эту тему, вероятно, написаны целые тома — не знаю, я не интересуюсь подобной литературой, но мне все время кажется, что людям свойственно образовывать пары, вдвоем бороться с обстоятельствами, соединять свои судьбы. На это указывает даже пример Ханны и миссис Грант: они заряжали друг дружку энергией, хотя, конечно, о соединении судеб не могло быть и речи. Как бы то ни было, их временный союз оказался самым прочным, и пострадали они менее всех остальных. Правда, сейчас они томятся за решеткой, словно в отместку за то, что их пощадил океан, но тогда, в шлюпке, они, похоже, страдали меньше всех. Вот и спрашивается: будь миссис Грант мужчиной, неужели они сейчас точно так же сидели бы в тюрьме?

Однажды ночью, когда я смотрела на черную воду под бескрайним звездным куполом неба и любовалась светящимися точками морской жизни, настолько крошечными, что описать их можно лишь вкупе, когда они собираются большими массами, у меня почему-то исчез страх. Я с детства воображала, что Бог живет в облаках, улыбается или хмурится в зависимости от своего настроения и нашего поведения, зажигает солнце или старательно выдувает шторм, чтобы встряхнуть нас от лени и предостеречь от обмана. Но в тот миг я подумала, что Бог живет в море, исподволь наблюдает, что мы делаем, и рука об руку с Харди вздымается на этих огромных волнах, а потом опускается и посылает частицы себя к нам в шлюпку.

Я не хотела упоминать об этом на суде, потому что личные откровения зачастую клеймились при мне как ересь или безумие, но открылась мистеру Райхманну, и тот сказал, что вера — неплохая стратегия, которую при желании вполне можно использовать, если только не вдаваться в подробности, а в общем и целом присяжные понимают такие вещи. «Ничего они не понимают», — вертелось у меня на языке, но я вовремя осеклась.

Без священника, который указывал нам — хотя, на мой взгляд, с излишней мрачностью — пути духовного очищения, мне было нелегко разглядеть их самостоятельно. Я пыталась припомнить слышанные в церкви библейские строки или запавшие в душу фразы из проповедей, но все напрасно, потому что слушательница из меня никудышная: мне легче наблюдать, нежели слушать, а действовать легче, нежели размышлять. Что вспоминалось: пронизанные солнцем витражи, чистые, блестящие волосы певчих, детишки, ерзающие на скамьях в ожидании урока в воскресной школе, наступавшая после их ухода неподвижность и свое жгучее — даже в сознательном возрасте — желание побежать за ними следом. Вспоминались пурпурное с белым одеяние проповедника и кокетливые шляпки прихожанок — что угодно, только не услышанное.