Денис Соболев - Иерусалим

Я встал, пересек газон и, выйдя на петляющую дорожку, стал медленно подниматься наверх; случайные, хаотически перемежающиеся мысли кровью приливали к голове; черепная коробка стала тяжелой и осязаемой. А потом все стихло, и дышать стало легче. Через несколько минут я оказался перед маленьким деревянным павильоном для наблюдения за птицами; в его стенах были оставлены узкие смотровые щели, вокруг висели картинки с разными породами пернатых. Я заглянул в одну из щелей, но было уже темно, и мне пришлось отправиться дальше. Чуть позже я вышел на площадку перед Верховным судом, подсвеченным невидимыми прожекторами, и остановился. Под моими ногами лежала темная масса парка с его путаными невидимыми дорожками, за ним во все стороны уходил город, наполненный огнями и черепичными крышами; безупречное ночное небо казалось еще выше и дальше. Я повернул налево, в узкий каменный коридор без единого окна, разделяющий два здания Верховного суда; его плиты заплывали мне под ноги; барельефы скалились со стен. «Я прошел между стенами суда», — сказал я себе. А на той стороне коридора я снова увидел город, его огни и долины. И подумал, что так и не пришел ни к какому выводу, кроме того, что очень устал за последние недели. Позвонил Анюте и сказал, что у нас перерыв, что возникли серьезные проблемы с уже выпущенным в продажу программным продуктом, что мы тут еще будем долго совещаться. Она продиктовала мне список покупок, и я пообещал, что заеду в супер, который работает до полуночи. Потом я позвонил Саше, сказал, что давно у него не был, спросил, можно ли зайти. По дороге остановился у лавки и уже собрался купить продукты по списку, но сообразил, что если я у Саши задержусь, то в машине все это нагреется, и Аня поймет, что куплено давно. А идти к Саше с авоськой, вынимать сметану, йогурты и молоко и ставить их к нему в холодильник мне не хотелось. Ладно, сказал я себе, придется сделать крюк на обратном пути.

Я не был у Саши уже несколько месяцев; но мы часто виделись с ним в городе, и пару раз он заходил к нам домой. Впрочем, за это время его квартира ничуть не изменилась; она была похожа на его комнату в общежитии, но только разросшуюся до чудовищных размеров и окостеневшую. На самом деле наши комнаты в университетском общежитии мало чем отличались; мы покупали похожие книги, одинаково разбрасывали вещи и получали одинаково бесполезные подарки. Но с тех пор я стал старше, научился думать не только о себе, но и о других, не раскидывать свою одежду по квартире, прятать все то, что может оказаться опасным для ребенка, покупать в первую очередь те вещи, которые нужны семье, а не крокодилов из черного дерева или книги, которые никто и никогда не будет читать. Сашина же квартира была зримым воплощением инфантилизма как осознанного образа существования; среди книг, принцип подбора которых мне давно уже не был понятен, были расставлены гипсовые статуэтки и деревянные маски, чугунные кольца и деревянные ложки, старые курительные трубки, потускневшие фарфоровые вазочки и даже плюшевые звери. На стене рядом со вполне достойными картинами висели два аляповатых сувенирных меча. Не могу сказать, что в этом не было ничего привлекательного; и все же я хорошо понимал — для Саши этот растущий и все более самодостаточный хаос постепенно заменил то, что для любого человека должно быть значительно более важным. И к тому же с годами всего этого становилось все больше.

Мы поздоровались, постояли у входа, посмотрели друг на друга, потом сели; Саша вскипятил чайник. Посмотрев на разбросанные ксероксы с формулами, я спросил его о том, как продвигается статья, куда он собирается ее послать и есть ли шанс получить на кафедре еще полставки. Он спросил меня о работе, об Иланке, об Ане; я ответил ему, что у нас все хорошо и мы уже скоро пойдем работать. Зазвонил мобильник; я сообразил, что оставил его включенным и, не отвечая, сразу же выключил, так как я бы выключил его во время заседания; потом украдкой посмотрел на часы. Саша проследил за моим движением и налил еще чаю.

— Так что же у тебя произошло? — спросил он.

— По-моему, просто устал, — сказал я неуверенно, — непрерывно работаю. На ребенка нужно много денег, а Аня давно дома. Две машины. Да и наша квартира недешево стоит — ты же знаешь.

Саша кивнул, у него никакой машины не было вовсе, потом отхлебнул еще чаю. С сомнением посмотрел на меня; но я решил быть с ним искренним, иначе все это уж и совсем не имело никакого смысла.