Андрей Воронцов - Называйте меня пророком

— Можно я напишу о твоем предсказании?

— Пиши. Напечатать тебе это не дадут, потому что ваши, по старой привычке, будут обвинять в случившемся наших. А мое предсказание будет этой версии противоречить.

— Ты можешь дать мне свой телефон?

Енисеев сунул ему отсыревшую визитку и ушел.

Енисеев не знал, написал ли что-нибудь белобрысый журналист о его пророчестве, но в неослабевающем потоке сообщений в интернете о гибели польского «Ту-154» ему ничего похожего не встречалось. Видимо, он был прав, говоря, что такая информация полякам будет невыгодна. А в том, что будет молчать, как рыба, «куратор из дефензивы», Енисеев не сомневался изначально.

Фотограф, конечно, рассказал в редакции о его предсказании, но он не слышал переговоров Енисеева с поляками, а потому история в его изложении не была столь драматична, как на самом деле. Ну, напророчил беду человек, за странным Енисеевым и раньше что-то подобное водилось, но в таком тумане предсказать катастрофу мог кто угодно. Наши диспетчеры тоже серьезно предупреждали польских пилотов. Сам Енисеев не написал о своем пророчестве ни слова и не собирался этого делать. Случившееся открыло ему новую, неведомую прежде сторону его увлечения.

— Помнишь, — говорил он Наде, — ты сказала, что только после знакомства со мной поняла, о чем идет речь в стихах Пушкина:

А ведь я сам до конца не понимал их! Что это за «шум и звон»? Что значит: «внял я неба содроганье»? А это значит, что пророк не выборочно видит будущее, как я, а всё без исключения! Он слышит любой «шум и звон», любое «неба содроганье»! Он знал бы не только о катастрофе польского самолета, а обо всех катастрофах в этот день и даже час! От этого можно сойти с ума! А главное, ничего, абсолютно ничего нельзя сделать, чтобы помочь людям, потому что слишком много несчастий и горя открывается тебе. Куда идти? За что хвататься? Кого именно спасать? Кому помогать?

— Надо спасать ближних, — серьезно сказала Надя.

— А если этого более достойны дальние? И призван ли вообще пророк спасать кого-то, как я безуспешно пытался под Смоленском? Ведь дальше у Пушкина сказано:

Только трепетное сердце способно кого-то любить, а кого-то ненавидеть, делить мир на ближних и дальних. И только трепетное сердце может желать изменить судьбу. Но ангел вынул его, понимаешь? Он заменил его на угль, пылающий огнем, и этот огонь горит одинаково для всех. Одинаково бестрепетно. А я так не хочу.

Больше ни с кем Енисеев падение самолета Качиньского не обсуждал, словно на эту тему было наложено табу. Но белобрысый журналист, видимо, всё же не молчал, потому что вскоре после майских праздников Енисееву позвонил человек, назвавшийся сотрудником польского МИДа Цехановичем, и настоятельно попросил о встрече.

Они встретились в небольшом ресторанчике в центре Москвы. Цеханович был франтоватым лысым худым человеком с холодными руками. Говорил он по-русски так же хорошо, как белобрысый журналист и его «куратор». Цеханович не стал ходить вокруг да около. Предложив выпить по рюмке водки за знакомство, он сказал:

— От источника, вам, конечно, известного, до меня дошли сведения о вашем предсказании относительно гибели самолета с польским руководством. Тот же источник сообщил, что вы предсказали победу Путина на президентских выборах и недавнее поражение Тимошенко. Мы просмотрели прессу за эти годы и нашли анонимную статью «Пришел, увидел, победил», написанную, очевидно, вами, и статью за вашей подписью «ВОНА начинает, но не выигрывает». Они убедили нас, что вы говорите правду. Сожалею, пан Енисеев, что к вашим советам в аэропорту «Северный» плохо прислушались.

— Вы думаете, если бы прислушались как следует, то помогло бы?

— А разве нет?

— Вы, наверное, слышали о знаменитой Ходынской катастрофе. Так вот, московские власти, оказывается, были о ней предупреждены. Алексей Суворин писал в дневнике за 1896 год, что одна дама, направлявшаяся на коронацию в Москву, слышала в вагоне поезда разговор двух мужчин по-английски, что во время народного праздника в Москве будет много убитых. Она сказала тогда же об этом полковнику Иванову, служащему при градоначальнике, а потом телеграфировала великому князю Сергею Александровичу. И что же? Ничего. На Ходынском поле не оказалось и сотни полицейских.