Тауфик аль-Хаким - Избранное

Погруженный в свои сладостные грезы, Мухсин не слышал шума и суматохи.

Искали Мабрука.

Селим и Абда то и дело сердито поглядывали на дверь. Покручивая усы, Селим говорил:

— На него совсем не похоже опаздывать к ужину! За всю его жизнь это случается первый раз.

Абда молчал, только нервные порывистые движения рук выдавали его раздражение.

Заннуба с скрытой тревогой поглядывала на своих разгневанных братьев. Время от времени она говорила, пытаясь их успокоить:

— Ведь ужинать еще рано! Куда вам торопиться? Си Ханфи спит. Я сейчас ходила его будить, но он даже глаз не открыл, только крикнул, что пусть хоть небо обрушится на землю, он все равно не встанет и не пошевелится.

— Аллах всесильный! Вот лежебока! — презрительно воскликнул Абда.

Все помолчали, потом Селим обернулся к Заннубе и подозрительно спросил:

— А ты случайно не знаешь, куда ушел Мабрук?

Уклоняясь от ответа, Заннуба встала и быстро подошла к Мухсину.

Абда уже заметил, что Мухсин сидит один, забившись в угол.

— А ты, Мухсин, проголодался? — спросил он. — Аллах! Что это ты сегодня все время сидишь в одиночестве и помалкиваешь?

Селим снова многозначительно произнес, обращаясь к Заннубе:

— Не пошел ли Мабрук опять по делу? Например…

Заннуба сделала вид, что не слышит. Решив отвлечь мысли братьев, она ласково потрепала Мухсина по плечу и с гордостью в голосе сказала:

— Имя Аллаха да хранит Мухсина! Сегодня он своим голосом свел с ума всю семью доктора Хильми. Старая госпожа, мать Саннии, клянется, что это второй Абд аль-Хаммули. А сама Санния-ханум, которая так прекрасно играет на рояле, попросила учить ее петь.

Мухсин испугался и огорчился. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал об этом так скоро. Тем более сейчас.

Сообщение Заннубы произвело эффект. Услышав ее слова, Абда очень удивился. Он подозрительно поглядел на Мухсина, поняв наконец причину его необычайной молчаливости и жажды уединения. Селим тоже заметил по лицу мальчика, что с ним произошло что-то оставившее в его душе глубокий след. Он покрутил усы и кашлянул.

— Машалла! Прекрасное ремесло! Теперь ты будешь есть мед. Учитель пения! Интересно, сколько же за это платят, си Мухсин? — ехидно спросил он.

Мухсин поднял глаза и сурово посмотрел на Селима, не удостаивая его ответом. Это еще больше рассердило братьев и укрепило их подозрения. Абда обернулся к Заннубе и раздраженно крикнул:

— Твоя милость водит его петь к чужим людям! Только этого еще не хватало!

Затаив гнев, Мухсин спокойно спросил:

— А тебе какое дело?

Абда вспылил.

— Что ты говоришь? — закричал он. — Какое мне дело? Думаешь, ты уже большой? Ты еще ребенок, мальчишка, и приехал сюда учить уроки, а не обучать пению. В этом году тебе предстоит экзамен на аттестат зрелости. Клянусь Аллахом, если бы твои родители узнали…

Но Мухсин громко повторил:

— Не твое дело!

Еле сдерживая вспыхнувшую в нем ярость, он порывисто вскочил и направился к двери.

— Ты куда, Мухсин? — спросила Заннуба, задерживая его.

Не отвечая, Мухсин вырвался из ее рук и вышел из комнаты. Заннуба сделала несколько шагов за ним.

— Ты не будешь ужинать?

— Нет! — сухо бросил Мухсин.

Заннуба вернулась к столу и с упреком посмотрела на Абду.

— Нечего тебе было кипятиться, — укоризненно сказала она. — Клянусь пророком, это совсем ни к чему. Что ж тут плохого, если он будет учить Саннию петь? А она хочет учить его играть на рояле.

Абда задрожал от гнева.

— Что ты говоришь?

Селим принужденно засмеялся.

— Слышишь? — обратился он к Абде. — Он будет учить ее петь, а она будет учить его игре на рояле. Чудесно!

Заннуба пристально посмотрела на него. Поняв ее взгляд, Селим примирительно сказал:

— Мы все желаем ему только добра. Я ведь говорю так из-за школьных занятий… Да и его родители…

Абда кивнул, поддерживая Селима. Он задумчиво смотрел вдаль. В эту минуту братья почувствовали, что к ним возвращается мир и согласие, ссора была забыта.

Мухсин разделся, лег в постель и прижался к стене, опустив полог. Он жаждал уединения и покоя, которые имеет лишь тот, у кого есть отдельная комната.

Впервые почувствовал он отрицательные стороны их жизни. Пятеро в одной комнате! Эта совместная жизнь, бывшая до сих пор источником радости и веселья для него, его родичей и Мабрука, словом, для всего «народа», как они себя называли, впервые показалась ему невыносимой.

Мухсин спрятал голову под одеяло, стараясь забыть холодные, суровые слова родичей и слышать только нежный, музыкальный голос Саннии. Мальчик заново переживал необычайные события этого счастливого дня.