Андрей Балдин - Лёвушка и чудо

Так о Толстом пишет Чехов; судя по толстовским портретам, точное наблюдение. Не взгляд из леса, но взгляд самого леса.

В фильме Бондарчука, который много интересного разглядел в толстовском романе, в сцене охоты отдельным кадром снят этот взгляд. Так смотрит волк, которого поймали охотники; его связали, закинули на лошадь и смотрят ему в глаза. Мы смотрим: во весь экран отворяется волчья морда с едва шевелящимися зрачками.

Дом-музей Толстого, точно бабушкин сундук, полон подлинных вещей. Сохранность интерьеров удивительна. Уважение потомков к гению Л.Н. обернулось уникальным домосохранительным опытом, равного которому нет в нашем (разреженном) историко-культурном пространстве. Единственный урон музею был нанесен во время войны, когда немцы, в 1941 году ненадолго захватившие Ясную Поляну, отступая, подожгли дом. Работники музея, жившие по соседству, сумели быстро потушить огонь. Частично пострадала спальня Софьи Андреевны: фрагмент внешней стены, картины и фото, на ней располагавшиеся. Остальное осталось цело. Это уцелевшее целое составляет особого рода «межвременное» поле, разом вас поглощающее, убаюкивающее, переносящее в другую эпоху. Здесь не просто сумма подлинных вещей, но подлинное еще и то, что между ними.

В этом соревновании масштабов исключение составляют книги. Их тут множество; уже в передней толпятся вдоль стен большие желтые шкафы. Книги не обманывают взгляд, не двоятся в размере, оттого, наверное, что переполнены словом. Книги живут в собственном пространстве, которое не совпадает с музеем, выпадает, выдвигается из него, точно ящик из письменного стола.

Тот же прием с умножением масштаба Толстой применил, расширяя московский дом в Хамовниках. В Москве разность в размере старых и новых помещений еще заметнее, чем в Ясной. Не оттого, что так велики новые комнаты, а оттого, что очень малы старые: потолок в них ложится вам на голову, кровати занимают большую часть спален (спаленок), велосипед Толстого, повернув руль, едва помещается по диагонали в одном из этих оклеенных обоями кубиков. Новая же зала в «увеличенной» пристройке Хамовников циклопически велика; будуар Софьи Андреевны готов вместить все старые спальни вместе взятые. Теперь, в сравнении двух домов, делается очевидно: это было осмысленное действие Толстого. Он, точно великан, вламывался в старое тесное помещение, раздвигал его под себя, нарушая все законы устроения традиционного господского жилья.

1855–1862: от севастопольского поражения, составившего для Л.Н. точку общей русской и одновременно очень личной катастрофы, до судьбоносного брака с Софьей Андреевной в сентябре 1862 года.

Свадьба с Софьей Андреевной — еще одно «архитектурное» событие, которое нужно оценивать в контексте саморазмерения Толстого. Он венчается в Кремле, в дворцовой церкви Рождества Богородицы. По идее, просто: венчание по месту работы тестя — отец невесты, Андрей Евстафьевич Берс, служит в Кремле лейб-медиком. Но это простое объяснение не касается внутренних переживаний Толстого. Свадьба на Боровицком холме обозначила для него высшую площадку самоосознания, апофеоз надежды на возможность производства чуда. На окончательное, царское, кремлевское спасение. В Кремле Толстой почувствовал себя великаном. Вернувшись в Ясную, он принялся насаждать этот новообретенный великаний размер. Флигель стал ему трижды тесен, закачался, зашатался, затрещал по швам.

Вспомним о карточном проигрыше: Толстой-сочинитель авторским образом сознает, что одним махом проигранный дом можно вернуть только «симметрично» — разом, чудесным, счастливым жестом (идеальным текстом).

Никудышный — его семейное прозвище и даже самонаименование Толстого, стойко сохранявшееся в юности и в первые «взрослые» годы. Толстой клянет себя никудышным в первую очередь за то, что не может применить странную силу, которую в себе ощущает. Силу, потенцию чудопроизводства. Никто в семье не верит в эту силу. Это оборачивается для юного Толстого своеобразным комплексом неполноценности, от которого он не может избавиться. Он то и дело срывается точно в пропасть в бездеятельное или саморазрушающее времяпрепровождение, в «никудышность». Но с тем большим рвением, взяв себя в руки, он вновь и вновь берется за свои времявосстановительные опыты: ему нужно доказать себе и всем, как он силен, насколько обоснованно его упование на производство чуда.