Андрей Битов - Последний из оглашенных

— Не люблю субботу!

— Это еще почему?

— Люди не работают.

— И что, плохо, что ли?

— Людей много. А мне всегда только субботники выпадали.

— За что ты людей так не любишь?

— Разве? Я сказал, что субботу.

— Ну, тогда за что все-таки субботу?

— За то, что Творец в субботу сотворил человека.

— Чем тебе человек так не нравится?

— А ты думаешь, Творцу он нравится?

— Что же ты любишь?

— Творца. А еще понедельники. Это для меня праздник.

— Почему?

— Люди на работе, а я нет.

— А теперь ты хнычешь, Пепе! Благословение, не благословение… — И я снова потянулся за рюкзачком.

— Так ты и вторую принес? Не знаю, радоваться или огорчаться: я уже было точку поставил…

— Принес, а как же. Твоя наука.

— У меня наука теперь другая.

— Ладно, географию мы прошли… теперь какая наука?

— Как НЕ пить!

— Так, что ли? За здравие живых! — И я хлопнул. И он, помедлив. Закусили мануфактурой, то есть занюхали рукавом.

— Прошла! — выдохнул Павел Петрович. — Зря Бога гневил…

— Хорошая наука — н е пить… — согласился я. — Как нечисть. Доктора Д. помнишь?

— Как не помнить! Птица — вот героическое существо! Она-то меридиан от параллели всегда отличит… Что, и он умер??

— Упаси Господи! Он тоже ногу потерял.

— И ему! Ну и как он?

— Ничего еще. Курит, выпивает, мыслит.

— Мыслит? Это хорошо. Боец! Значит, в бою потерял… Так выпьем за вторую, чтоб ходила!

Выпили за вторую.

— А ты это, браток, того, завязывай давай, пока обе целы. Это я тебе как врач прописываю… Стоп! У нас же один хромой уже был в отряде, барабанщик, как его?

— Владимир Петрович. Знаменитейший стал человек, теперь стучит по всему миру.

— А этот твой друган в Америке, ты все его цитировал, как выпьешь? Навсегда запомнил: «Дело в том, что дьявол хочет погубить всех, а Господь хочет спасти каждого» — живые слова!

— Юз? Этот живее всех живых! Учит Новый Свет, как стать старосветским помещиком.

— Значит, и доктор Д., и ВП, и он, и нас двое… не так мало нас и осталось! И еще один на атасе стоит… — Павел Петрович кивнул в сторону входа. Я обернулся: в дыре уже смеркалось. — Ты что, не узнал его, что ли? Это же Миллион Помидоров!

— Не может быть! Я его сначала за старца принял…

— Скажешь… Он теперь покруче любого старца будет!

— То есть?

— Кличка, как и имя, недаром дается! Смеялись все над ним, смеялись, а он теперь над всеми надсмехается, превратил-таки свою нищету в богатство: натренировался на помидорах, да и продал их по доллару. Теперь он миллионер взаправдашний.

— Зачем же ему тогда твою нищету охранять?!

— Кому же еще. Не любит он «маслин», вот и сбежал.

— Каких «маслин»?

— Ну, «оливок». Говорят, у вас в Москве теперь на каждого олигарха по «маслине» положено, иначе он как бы и бедняк.

— Откуда у тебя такие познания… это ты про киллеров, что ли? У тебя же в пещере и телевизора нет.

— Зачем он мне? Слава Богу, хоть этого беса здесь не водится. Я же, как дерево, на одном месте. Но знаешь, какую я математику скажу… сколько раз ты видел дерево, столько раз и оно тебя видело, сколько людей его видело, стольких и оно видело — великое тождество! Дерево — вот божественное существо, нелетающая птица! В двух средах живет: и укоренено, и к небу тянется. Я на том же Сахалине одно дерево в прибое подобрал — голое, белое, отмытое волной, как кость… так не мог понять, где корень, а где крона: полная симметрия! Вот и я одеревенел, отсюда и знаю все, не вылезая из пещеры. На рассвете с веточкой моей беседую. Веришь ли, она не только от ветра, она и в штиль отвечает, когда я к ней обращаюсь. Солнце ко мне заходит, когда восходит… Луна заглядывает. Опять же пациент со своими бедами. Вот тебе и телевизор! — Он протянул руку к дыре. — Впрочем, это не телевизор. Это мой единственный и последний пейзаж! Света только иногда не хватает. А без света как цвет возьмешь? Без красок, впрочем, тоже… Да ты взгляни! — Павел Петрович махнул рукой в угол. — Там папка.

Я стал листать. Все это было беспомощно, как когда-то. В черном проеме пещеры, который использовался как рамка, плавала какая-то муть.

— Это что, луна? — спросил я, чтобы спросить.

— Это не просто луна! — рассердился Павел Петрович. — Это Луна, зашедшая за облако.

— А это… по-видимому, солнце? — Абсолютно черный проем был заполнен ярко-золотым кругом.

— Угадал. Эта получше. Пациент мне охры как гонорар принес. Ну, я весь тюбик и извел.

— Прямо Малевич. Только круглый.