Андрей Битов: Последний из оглашенных

— Так о чем ты? — И я стыдливо подпихнул рюкзачок под табурет и уселся как школьник, руки на коленях.

— Так-то. — И он солидно погладил бороду. — Так о чем мы?

— Про вдоль и поперек.

Как быстро, однако, восстановил он свою власть надо мной!

Без всякой бутылки.

— Правильно. Так вот мысли бывают тоже вдоль и поперек. — И Павел Петрович надежно замолчал, будто задумался.

— Можно спросить? — Я поднял руку.

— Можно. Только не какай больше.

— Что?

— Лучше уж почемукай.

— Почему?

— Хорошее, детское слово. Почему — оно как-то протяжнее, дает по-ду-у-мать. В нем мычание есть.

— Почему-у-у? — готовно промычал я.

— Мычание — первое слово после молчания. В нем есть мы .

— А после мы какое будет следующее слово?

— М-да…

— М-м-м-мы-ы… — промычал я растерявшись.

— Правильно, двоечник. Мы снова вдвоем. А мы — это Мысль!

— СЛЬ тогда что? — Я уже был счастлив.

— Сль… сл-о-жн-о. — И Павел Петрович опять огладил бороду. — Тут уже рядом сл-о-в-о. Но и мы-если или мы-с-иль… с иль или без?

— Запутал ты меня, Пепе. Голова трещит.

— Еще бы не трещит… умнеешь! У тебя без меня все мысли на одну шпульку намотались. Да еще и не в ту сторону.

— Постой…. вдоль и поперек… обмотка… раскрутка… уж не магнитные ли поля ты имеешь в виду? Неужто в геофизическом с-мы-сле?

— Во! Растешь на глазах… уже догадываешься. Догадаешься — голову-то и отпустит.

— Так я уже…

— Рано. Ты еще саму мысль-то не додумал. Доразвей ее — совсем легко станет. Пусто. А то набил свой котелок требухой разной, все в нем слежалось и в комки свалялось. Это опасно.

— Что опасно?

— Тут уже теория, а не методика. Главное — это развиться, а не размотаться. Зависит от правильности вращения. Смотри, что с тобой? Да я же тебя не в ту сторону закрутил! Ох, старый дурак! Я так и навредить могу! — И он быстро пробежался свечой по моему кадыку и вниз. — Здесь у тебя узел старый… что, тут у тебя рак был? — Я был поражен: место он указал точно. — Хорошая работа! Повезло тебе с лепилами…

— Что, рецидива не будет?

— Со мной и здесь тебе бояться нечего. Я тебя до конца вылечу.

— Вылечишь? Прости, но как?

— А как всех лечу.

— Так ты что, впрямь лечишь?

— А то. Народ разве ходил бы? Народ, он внутри-то трезвый. Зря не пойдет.

— И что же ты лечишь?

— Запои и раки.

— Всего-то? — хмыкнул я.

— Так болезней всего две и бывает.

— Всего две?

— У нормальных — запой, а кто не пьет, то — рак. Я только от них и лечу. Других болезнев у нас нету. Но не каждый рак мне под силу…

— Ну и как ты тогда?.. А инфаркт? А инсульт?

— Это все к хирургу! Коновалы, они нормальные люди. Делают, что могут.

— Значит, по-твоему, все люди только пьянством и больны.

— Нет, еще слабоумием. Здесь я бессилен. Это неизлечимо. И за женский алкоголизм не берусь… Это все у них от равенства. А оно излечимо только счастьем. Например, если я ее мужика из пьяни вытяну… Нет, женщин я не лечу.

— Как же ты с раком справляешься?

— В общем, почти так же, как с пьянством. Врачи стыдливо его заболеванием называют, чтобы больного не пугать. А рак слово твердое, он ест мертвых, а живых не ест. И я, как тотхороший доктор из грузинского анекдота… некоторым объясняю, что у них все в порядке, другим все разрешаю из того, что им было запрещено, чтобы успели пожить.

— То есть ничего не делаешь?

— Почему это? Некоторым подаю стакан «Надежды». Это моя особая настойка, по сути чача, над которой пробормочу имя пациента и какую-нибудь молитву. И пинком под зад, чтобы не смел возвращаться.

— Ну и как?

— Если проблюются на спуске, желчь выгонят, совсем хорошо, — произнес Павел Петрович не без важности. — Да и в целом положительная наблюдается динамика.

— Ну и б…дь же ты, доктор!

— Это ты точно подметил. Вот ко мне мужики и прут. Куда же еще ходить, как не к б…ди? Зачем, например, тебе вот диагноз, если ты слишком давно ходишь одним боком, все по параллелям, а про меридианы забыл? Спился ты, братец, не от водки, а от пространства нашего. У нас-то меридионального в России мало чего, разве что Камчатка…

— Я там был.

— Я только на Сахалине был, тогда меня эта мысль о продольности и захватила. Недаром туда Чехов ездил…

— Я и там был.

— Был, а что толку? — рассердился Павел Петрович. — Ты тоже, я тебе доложу, бэ, только пространственная. Всем даешь, а сам не выбираешь. По всему миру вдоль шастаешь, а надо бы почаще поперек — в меридиональные страны, где север и юг хорошо различаются. В Норвегию и Швецию, хоть она и широковата… Португалию, Чили, Японию или Англию, даже в Израиль. На худой конец, в Италию или Новую Зеландию — два сапога пара.