Михаил Липскеров - Жаркой ночью в Москве...

А гувернантка, лишенная любви Эраста, отвергала все притязания на свою руку и сохранила девственность до глубоких седин. Несмотря на то что, проживаючи в Москве, была подвержена множеству соблазнов, преодолела их и скончалась в преклонном возрасте, упав с мостков Останкинского пруда. И благополучно была похоронена на близлежащем Хованском кладбище. Там и сейчас в северной части погоста, подвергшегося за десятилетия многочисленным изменениям, сохранился небольшой каменный крест с надписью «Упокой Господь твою бедную душу, Лизонька». И никто не знал, кто поставил этот крест. Кроме Эраста Трофимовича, который все годы следил за своей несвершившейся любовью, но не могший жениться на ней без благословения батюшки по причине традиций, задолбавших Россию. Потому что, как говаривал Н. А. Бердяев, «нет такой пакости, которая бы не оправдывалась традицией».

На этом скелет Эраста Трофимовича закончил свой печальный рассказ. Он рассказывал его уже во второй раз. В первый он поведал эту историю некоему литератору по фамилии Карамзин, который свел ее к примитивному соблазнению бедной богатым, что являлось полной чушью, так как не было ни богатства, ни соблазнения. И «Бедная Лиза» стала первой шинелью, из которой все мы и вышли.

Ну не можем мы сидеть спокойно! Обязательно нужно куда-то выйти. Вот у нас и не живая жизнь получается, а тупая, однообразная хрестоматия.

Печальную эстафету несостоявшейся любви приняла бедная Лизонька, через многая лета почувствовавшая томление между костями малого и большого бедренного таза. Конечно, на Хованском кладбище ее домогались скелеты разного происхождения и состояния. Был один бывший граф по имени Пьер, который особливо желал близкого с ней сближения и уже договорился было о венчании в кладбищенском храме со старцем Зосимой, но Лизонька понимала, что он любил в ней не самостоятельный скелет Лизоньки, и впрямь достойный всяческой любви, а смутные воспоминания о покойнице жене Наташе, схороненной невесть где, и ревность свою к некоему князю Андрею, павшему на поле Бородина, о коем Лизонька ничего не знала, и некогда обесчестившему Наташу князю Куракину. Так что Лизонькин скелет в браке отказал, и в лишении девичества в грехе тоже. Была, правда, затаенная любовь к каторжанскому скелету Митеньки, и к старшему брату Митенькиного скелета скелету Ивана, и младшему – скелету Алешеньки. Этот был до того хорош, до того хорош, прямо косточка к косточке. А нрава был самого что ни на есть тихого. Но! Ах, это вечное русское «но». Алешенька незадолго до своей кончины принял постриг и тихо скончался в скиту под Вологдой. Труп Алешеньки так благоухал, что даже волки не трогали его. И только когда он совсем истлел, растащили его кости на память. А оставшиеся две косточки, малую и большую берцовые, одна к одной, нашел и схоронил на Хованском кладбище его брат Иван. Но вступить в брак с костями схимника Лизоньке вера ее православная не позволяла.

Митенька долгие годы страдал по скелету девицы Грушеньки, которую и скелетом-то никогда не знал, но думал, что он так же хорош, как и его хозяйка, и мечтал когда-нибудь пойти с клюкой по русским погостам с целью обрести Грушеньку и прикрыть венцом ее многочисленные грехи. А Иван был атеистом, уехал в аглицкие земли, где свел знакомство с социалистами, вернулся в Россию и после покушения на жандармского полковника Брей-Калмыкова был заключен в Бутырку, где и преставился. И был похоронен на Хованском кладбище в общей могиле. С ворами, душегубами и революционерами вперемежку. Но отличался от них благородством, статью и всегда начищенными костями. И вполне мог бы составить Лизоньке партию, но ей даже в страшном сне было трудно представить, как она на Страшном суде предстанет перед Господом нашим Иисусом Христом рука об руку со скелетом атеиста.

И много еще было скелетов, которые – кто с вожделением, а кто и с искренней любовью – поглядывали на Лизонькин скелет во время ежегодного кладбищенского приема под Ивана Купалу. Ей приходилось поднимать бокал в компании Обломова и друга его Штольца. Неуемный был немец, а Обломов, напротив, был весь из себя созерцателен, что свойственно истинно русскому скелету, и в созерцании своем частенько забывал выпить свой бокал, что за него проделывал неуемный Штольц. Смущенные взгляды бросали на Лизоньку глазницы Самгина, а семеро повешенных просто не давали ей шагу ступить, одновременно бросаясь перед ней на колена. Семикратный стук отпугивал Лизонькин скелет. Казалось бы, за много лет можно и привыкнуть, ан нет. Крайне трудно, господа, привыкнуть, когда перед тобой лежит груда костей, по-простонародному скандалящая из-за собственности на ту или иную кость. И каждый год ее спасал Грядущий Хам. Очень милый был господин, но так как он был лишь Грядущим, то неизвестно, каким бы он стал во плоти. И так как его скелет весьма смахивал на скелет Демьяна Бедного, то Лизонька вежливо благодарила Грядущего Хама и от дальнейших ухаживаний уклонялась. И еще много, много участников русской истории увивалось за Лизонькиным скелетом, но она, как и при жизни, хранила верность своему Эрасту. Не действительному статскому советнику Эрасту Трофимовичу Пшездуеву, а юному Эрасту, ея несостоявшемуся спутнику в горе и радости.