Михаил Липскеров - Жаркой ночью в Москве...

«А русская девотчка биль хорош, грудь имель забористый, ноги бъелий и длинный, попка аккуратний, живот мягкий, как ковыль-трава, губы сладкий, как чапчак, козинак, баранак, как рахат и лукум».

И брал ворог девок русских, как для внутреннего употребления, так и для внешней торговли. В страны дальние, заморские. Для борделей римских, карфагенских, вавилонских.

В те поры люди русские жили с комарами мирно. Комар в крови человеческой нужды не имел. Питался травами, листиками, цветочками лесными, как и сейчас. В отсутствие человека. Вот вы, Михаил Федорович, по молодости лет в геологах обретались.

– Обретался, – согласился я.

– И никогда не задумывались, чем до вашего появления в тайге густой, дремучей питались комары. Ежели людей там отродясь не бывало, а дикого зверя в тайге густой, дремучей на каждого комара не напасешься.

– Действительно, – удивился я своей нелюбознательности. Да и не только своей, а всего геологического сообщества.

– Вот то-то и оно. Вот оно и то-то. То-то вот и оно. Жил комар с русским человеком в мире. Друг друга не трогали. Кусать-давить не пыталися. Конечно, особой дружбы меж ними быть не могло, но при встрече здоровкались. По-простому, кивком, а по более близкому знакомству – и земным поклоном. Вот так-то обстояли дела промеж русского человека и русского же комара. Каждому хватало своего. Не то что нонешние времена. Когда не только русский комар русского человека, а русский человек русского же человека куснуть норовит. А потом и раздавить. Перекрестя живот крестом православным, как оно на Святой Руси принято. Вот и вся святость. Ну да, батюшка Михаил Федорович, не об том слово держу, а об том, как озверение на комаров пришло.

В сельце Купавне крестьянствовал себе Панфил, сын Доброславов, с женкой Любавой. Ладно жили, детей малых растили. И с комарами жили мирно, по-добрососедски. А чё воевать-то? Когда земля велика и обильна и всякой твари пропитание дает. А с главным ихним, комаром Пахомом, чаи по вечерам распивали, о видах на урожай толковали, о детях, само собой. Все как испокон веку меж комаром и русским человеком было заведено.

И одним погожим летним вечером, когда Панфил с Пахомом находились в погребе на предмет пивка попить, налетела на сельцо Купавна орда и кого из жителей порубила, а кого в полон увела. В том числе и Любаву, женку Панфилову, и детей его малых. Имени коих в летописях не сохранилось.

И пригорюнился тогда Панфил, смирну голову повесил. Как семью свою вызволять, как ворогу отомстить, размышляет. А Пахом вокруг его летает, те или иные утешения предлагает. Но Панфил не слышит. Закаменел весь. И тогда Пахом в отчаянии в лоб Панфила и ужалил. Да кровушки, помимо воли своей, глотнул. И озарение на него нашло. Да об чем, Михаил Федорович, мне вам рассказывать. Сами, чай, знаете, как после первой озарение находит. Бодрость в уме несравненная. Жажда открытий чудных. А у Панфила лоб зачесался. И об том вы, Михаил Федорович, понятие имеете. Приобрели, по России шляючись. А в наше время для укуса комариного далеко ехать нет нужды. Населил комар кварталы московские в связи с общей тенденцией переселения сельского населения в город. И жрет население московское почем зря. Так что и нет у многих москвичей нужды в летнее время выезжать на природу. Потому как природа – вот она, у вас в подвале обретается.

А лоб у Панфила, меж тем, чешется, и чесотка на глаз перекинуться грозит. А глаз уже не почешешь. Опасность выковыривания имеет место быть.

Так вот, озаренный Пахом и предложил чешущемуся Панфилу боевой план. Пахом собирает стаю своих единоплеменников, отрывает их от трав, листиков, цветочков и предлагает им кровушкой человеческой насладиться. Да заодно землю праотцев от ворога освободить. Стая поначалу воспротивилась этим вампирьим замашкам. Особливо Агриппина, женка Пахомова. И так, мол, каждый день пивком насандаливается, а с кровопивцем сладу вообще не будет. И тогда Пахом дал клятвенный обет, что больше кровушку пить не будет. Да и пивко… тоже… как-нибудь… по праздникам…

И все мужики комариные дали бабам своим комариным клятвенный обет кровушкой не насандаливаться. А пивко… тоже… как-нибудь… по праздникам.

И вся стая комариная бросилась в догон за ворогом. И пожалила узкоглазых во лбы их узкие, так что и лбов не стало видно, а глаза и вовсе закрылись. И порубили поганые сослепу себя вусмерть. И освободили комары Любаву и детей малых, имени коих история не сохранила. А бабы комариные, крови насосавшиеся, в восторг пришли от эйфории, и что после этого было, в истории не сохранилось.