Полина Дашкова: Игра во мнения

– Скажите, пожалуйста, где здесь какой-нибудь выход?

Дворник повернулся. Вместо лица у него был экран телевизора. Там, внутри, переливалась яркая, ослепительная жизнь. Играли оркестры, пенилось шампанское, смеялись и щебетали десятки маленьких разноцветных Регин. Петр Иванович легко оттолкнулся невидимыми ногами от черной пустоты, взлетел и больно стукнулся лбом. От боли он проснулся. Оказалось, что, ворочаясь во сне на тесной полке, он ударился головой о стенку.

Поезд стоял. Уютно, по-ночному, перекликались гулкие голоса диспетчеров. Пластиковая шторка на окне задралась. На станции ярко светили фонари. Петр Иванович свесился с полки, выглянул в окно, увидел на мокрой платформе, в световом круге, мужика с мятым сонным лицом и большими закопченными ушами. Из сапога торчал желтый флажок.

Поезд тронулся. Опять стало темно.

«Какая такая печать? Анекдот, в самом деле», – подумал Петр Иванович.

Он представил, как вернется домой, его встретит жена, такая же тихая и незаметная, как они сядут пить чай, и он расскажет ей о цыганке и о диком предсказании. Он даже, пожалуй, покажет жене маленькую звездочку на ладони.

– Я стану знаменитым. Анекдот. Смешно, в самом деле. Ха-ха! – пробурчал он во влажную вагонную подушку.

Перед глазами отчетливо встало круглое грубое лицо цыганки, блеснуло золото во рту. Анекдот был не слишком смешной, но странный, как бы с двойным дном, и там, на глубоком дне анекдота, Петр Иванович обнаружил мятый лоскут собственной студенческой юности, случайное полудохлое воспоминание. То ли мастерская какого-то скульптора на Кировской, то ли подвальная выставка запрещенных художников на Сретенке. В общем, свечка горит, блюдечко с окурками на полу, дым, много красивых томных дам. Он сам среди них, с Региной.

Вернувшись домой, он не стал рассказывать жене анекдот про цыганку и ее предсказание. Ему показалось, что если он расскажет об этом вслух за чаем на своей серо-желтой бедной кухне, то звездочка на его ладони отсохнет и отвалится, как корка зажившей царапины.

Он стал жить дальше. Ходил на свою фабрику, в отдел снабжения, ездил в командировки в скучные провинциальные города. Волосы его редели и седели, дочка подрастала, страдала из-за подростковых прыщиков. Полнела и старела жена. Жить становилось все трудней, денег не хватало, зарплату выплачивали неаккуратно, наконец, фабрику закрыли. Жена работала участковым терапевтом в районной поликлинике и тоже получала все меньше. А цены росли, из магазинов исчезали продукты.

Сон, приснившийся Петру Ивановичу когда-то на верхней полке пассажирского поезда «Псков-Москва», повторялся периодически, в разных вариантах. Собственно, ничего другого ему не снилось.

Иногда вместо узкого переулка была площадь, а вместо дворника с метлой гигантское многолапое чудище, то ли паук, то ли кальмар. У чудища приходилось спрашивать, где выход, оно медленно поворачивало голову, демонстрируя телеэкран вместо морды. А то дело происходило в лесу, среди неживых застывших деревьев с бумажными листьями, и там присутствовал медведь с женскими ногами в сетчатых чулках, в туфельках на шпильках. Неизменными оставались только внешняя мгла и светящийся живой экран, в который надо было непременно нырнуть, чтобы стать видимым, обозначиться в пространстве.

Сослуживица жены, врач-уролог, предложила Петру Ивановичу торговать новейшими растительными препаратами под названием «Чудо жизни» для похудания, поднятия мужской потенции и интеллектуальных способностей. Он стал путешествовать с чемоданчиком по разным адресам, предлагать яркие рекламные буклеты и образцы волшебных желатиновых капсул, набитых буро-зеленой сухой травой.

Однажды ему пришлось посетить странную контору. Он долго плутал по дворам и переулкам в незнакомом районе, наконец, отыскал железную дверь полуподвального помещения с вывеской: «АО ИПЧИ». На звонок открыл огромный мрачный детина в пятнистом военном камуфляже. Петр Иванович робко представился. Детина заставил показать паспорт, раскрыть чемоданчик и только потом пропустил, не сказав ни слова.

Внутри был коридор, устланный дорогим светлым ковром, и множество дверей, которые без конца хлопали, выпуская и впуская возбужденно-деловитых, хорошо одетых людей. Петра Ивановича никто не замечал, несколько раз толкнули, он совсем растерялся, но тут из ближайшей двери появилась дама в строгом васильковом костюме, похожая на райкомовского работника, оглядела его с ног до головы и спросила: