Маккаферти Меган - Первые опыты

— Не собираешься?

— Не-а, — ответил он. — Вопрос — это своего рода конструктивный элемент.

— Что?

— Ну то, что я высказывал его мимоходом, с тем чтобы начать разговор.

— А, понятно.

— Но больше он нам не нужен.

— Не нужен?

— Нет, — ответил он. — Мы можем прекрасно говорить и без этого.

И в течение последующего часа и сорока пяти минут мы доказывали это.

Вот далеко не полный список тем нашего последнего разговора: скандал на прошлых президентских выборах, связанный с использованием перфорационных машин для заполнения бюллетеней; группа «Сестры Олсен»; эпидемия СПИДа в Африке; ложные татуировки; «поросячья латынь» — тайный язык, представляющий собой зашифрованный английский; безграничность Вселенной; клонирование; штампованные гитарные божки в кожаных штанах; круглогодичное обучение без длинных летних каникул; людей, повернутых на пластической хирургии; файлобменную музыкальную сеть «Напстер».

Не помню, когда в последний раз у меня был подобный разговор. Я и не подозревала, что у меня есть собственное мнение по всем этим вопросам. В отличие от разговоров с компьютерным гением Кэлом, чьи ответы кажутся теперь такими… предсказуемыми, запрограммированными, разговоры с Маркусом — это упражнение в спонтанности. Он переходит с темы на тему, часто не закончив мысль, перескакивает на другую, затем еще на одну и еще. Поэтому один разговор с ним состоит из миллиона обсуждений каких-то тем, отдающих шизофренией. Синдром отсутствия внимания.

А может быть, наркотики. Кто знает? Все, что мне известно, — так это то, что он велел мне звонить ему в полночь, когда я в настроении говорить. Это значит, что и он в настроении говорить.

Беседы с Маркусом подтвердили то, что я уже знала: у меня довольно узкое, ограниченное рамками Пайнвилльской школы восприятие окружающего мира. Я почти утратила способность вести разговор о чем-либо другом, кроме себя. Даже с Хоуп. Большинство моих с ней разговоров посвящены тому, как я провожу время, чем занимаюсь. То есть о том, о чем я могу рассказать. Конечно, так не было, когда мы жили в одном городе и общались ежедневно. Но даже тогда у меня не было с ней такого разговора, как сегодня ночью с Маркусом. Он был не хуже, просто другим. Вероятно, это потому, что Маркус — другой.

Я пытаюсь убедить себя, что это неплохо. Я имею в виду, что все, что помогает мне спать, должно быть для меня полезным, ведь так? Потому что после того как я положила трубку, я заснула, как нарколептик. Сон так блаженно окутал меня, что я, забыв обо всех волнениях, проснулась сегодня утром с широко раскрытыми глазами, бодрой и готовой столкнуться с любыми трудностями в школе.

Мне казалось, что, как только мы сможем поговорить с Маркусом с глазу на глаз, я забросаю его бесчисленным количеством вопросов о его версии нашей истории. Но после последнего ночного разговора я надеялась, что мы с Маркусом продолжим избегать щекотливых тем о наших отношениях, потому что я чувствовала, как только мы признаемся вслух, кто он и кто я и почему нам не следует друг с другом разговаривать, мы перестанем общаться. А это просто не должно случиться.

Зная о Маркусе больше (ведь я подслушивала их разговоры с Леном), мне было бы легче поднимать в разговоре темы, которые его интересовали, если бы мне пришлось это делать. Он не так хорошо знает мою биографию, как я его. Вот почему после пяти подряд ночей наших разговоров постоянно изумляюсь его способности говорить о том, о чем бы мне хотелось.

— Сегодня вечером я смотрел «Реальный мир».

— Ты смотрел «Реальный мир»? — спросила я взволнованно. — Я просто обожаю «Реальный мир». Из всех шоу, которых сейчас так много, это остается самым лучшим. Это шоу одна из немногих форм развлечений, адресованных нашему поколению, которые я с удовольствием смотрю.

— Правда?

— Я предпочитаю смотреть, как реальные люди изображают из себя ослов, чем наблюдать за творением Кевина Уильямсона — его до приторности совершенных и умных героев.

— Думаю, это печально.

— Что? Они ведь сами выставляют себя на посмешище. Они напрашиваются на это.

— Они смеются над тобой, — сказал Маркус.

— Это как?

— Разве ты никогда не задумывалась, что термин «реалити-шоу» — это оксюморон? [26] [25] Стилистический оборот, в котором сочетаются семантически контрастные слова, создающие неожиданно смысловое единство. Раз эти люди согласились сниматься, это гарантирует, что эти шоу ничего общего не имеют с реальностью.