Анна Козлова - Люди с чистой совестью

— Маша, прости меня, пожалуйста, — сказал Валера, поднимаясь.

Зачем все это, для чего? — с тоской думал он, уезжая от Маши на лифте.

Воняя, трясясь и ни на секунду не прерывая борьбу с желанием проблеваться, ему предстояло ехать в другой конец города, к жене.

Он извинился, они помирились, несколько раз переспали, и все пошло, как всегда.

Валера уходил утром и приходил вечером, Даша умудрялась чем-то занимать часы одиночества. Она успокоилась, снова подолгу лежала на коврике для йоги с журналом мод, трепалась по телефону с Иркой, курила в окно на кухне.

Спустя неделю в офисе партии Любви произошло ЧП. Полетела сеть.

Сначала сотрудники шатались по коридору, потом собрались в сортире и выпили две бутылки коньяка, накурив воздух до синевы. Посчитав рабочую программу на сегодня исчерпанной, Валера поехал домой.

За родной дверью играла музыка, Валера несколько раз надавил на звонок, но звонок не работал. Он решил, что Даша просто куда-нибудь ушла, забыв выключить магнитофон. Порывшись в карманах, отыскал ключи, которые после эпизода с МЧС носил с собой. Когда ключ оказался в замке, Валера понял, что Даша дома — с другой стороны дверь была заперта. Припомнив советы Коляна, он начал осторожно выпихивать внутренний ключ из замка. Через пару минут дверь поддалась.

Первым, что бросилось в глаза, были здоровенные мужские ботинки, изготовленные не без шика — небрежно, хозяйским жестом сброшенные. Собственно, все было понятно, оставалось только одно желание: узнать, кто? Валера на цыпочках крался в спальню, в чем не было никакой необходимости, так как музыка заглушала все прочие звуки.

На кровати лежала Даша, как и полагается, голая. На ней лежал Рыбенко, голый только по пояс, в приспущенных штанах. Судя по слегка отупевшему выражению их лиц, они только что трахнулись.

Под кроватью, в комьях суетливо скинутой одежды стояли бутылки с пивом, коробка с полусъеденной пиццей.

Рыбенко поднял голову, Валера с интересом ждал, что он скажет.

— О! — сказал Рыбенко. — Валерьян! Ты… Ну, в общем, я…

— Слезь с нее! — вдруг с неожиданной для себя самого яростью крикнул Валера.

— Да что ж, — затараторил Рыбенко, ловко подтягивая брюки, — ты неправильно понял… Я же так, на пять минут, заглянул, можно сказать…

Даша какими-то странными, механическими движениями поправляла волосы. Потом, стыдливо прикрыв грудь рукой, перегнулась через кровать, чтобы собрать свои шмотки.

Рыбенко стоял около кровати, настороженно отслеживая Валерины движения.

— И давно? — спросил Валера.

— Клянусь, старик, первый раз, — ответил Рыбенко.

— А ты, сука, что скажешь? — Валера перевел взгляд на Дашу.

— Сразу после компромата, — сказала она, отводя глаза, — полгода где-то.

Валера ощутил усталость и какое-то абсолютное бессилие перед происходящим. Сел на диван.

— Пошел бы ты вон, — сказал он Рыбенко.

Тот не двинулся с места.

— Э… Старик, — начал Рыбенко, — ты не понял.

— Чего я не понял? — удивился Валера.

— Нет, Валерочка, нет! — завизжала вдруг Даша, ухватившись за Рыбенко. — Не выгоняй его! Я его люблю, люблю, слышишь! Я без него не могу!

— Ты его любишь? — с расстановкой переспросил Валера. — Влюбилась в Рыбенко?

Даша кивала, время от времени всхлипывая.

Валере показалось, что границы жизни, той привычной повседневности, в которой он существовал, не зная много лет горя, треснули, в них появились щели, из которых вползает что-то пугающее, уродливое, беззаконное…

— Я требую, чтобы ты ушел, — снова сказал он.

— Я с ним уйду! — вскрикнула Даша. — Пойдем, Феденька, милый мой, дорогой, мальчик мой…

Валера закрыл глаза.

Всхлипывания и шепоток сначала были рядом, потом переместились в прихожую, заскрипели молнии курток — они и впрямь куда-то уходили. Валера вскочил, схватил с подоконника юкку в тяжелом, с бронзовыми потеками горшке и, вылетев в прихожую, изо всей силы швырнул цветок в закрывающуюся дверь.

Они пораженно пискнули от лифта, затем все стихло.

Валера сел на пол, прямо в осколки горшка и рассыпанную землю. Юкка валялась у порога, словно бы не сознавая, в чем здесь ее вина, но покорно принимая новое состояние.

Ему стало жаль цветка. Он заплакал.

Что-то бормоча, давясь слезами, Валера принес из кухни целлофановый мешок, засунул в него цветок, собрал землю, кое-как установил юкку на подоконнике.

Его пронзила невыносимая, вселенская жалость ко всему, что есть в мире, что живет, чувствует, тоскует. Валера вспомнил, как познакомился с Дашей, вспомнил, как ездил с ней в Ялту, ночные купания, горы, верховую прогулку в ущелье Уч-Кош, ее рассказы про детство, ее давящее, никогда не отпускающее одиночество, чувство брошенности, грусть по матери.