Вольфганг Хильбиг - Временное пристанище

– Понятия не имею. Почему тебя это интересует?

– Зато я имею. Она вернулась. Она звонила три дня назад. Может, уже четыре.

– Звонила? А зачем?

Ц. соображал, где он был три-четыре дня назад… возможно, как раз в Лейпциге. Стоял под дверью, подслушивал, она же тем временем сидела у друзей, у которых был телефон, и звонила ему в Нюрнберг…

– Откуда мне знать зачем. Она хотела поговорить с тобой, естественно, а не со мной, – сказала Гедда.

Ц. выжидал с ответом; он прошел на кухню, чтобы налить себе еще кофе, и прислонился к плите. Через открытую дверь послышался голос Гедды:

– Я была у тебя, не удивляйся. Сперва терроризируешь всю ночь звонками, и вдруг – ни звука. Мне стало как-то не по себе. Вечером я поехала к тебе и только вошла, как зазвонил телефон. Я сдуру сняла трубку.

– Ничего не сдуру. Что она говорила?

– Накинулась на меня, конечно. Кто я такая, что я делаю в твоей квартире – догадаться не трудно. Она мне слова не давала сказать; пожалуй, следовало просто повесить трубку…

– Мне очень жаль! – сказал Ц.

– Я пыталась говорить здраво, но это было невозможно. Она стала кричать, расплакалась… и тут меня наконец осенило. Ты же с ней вовсе не расстался!.. А ведь ты уверял!..

– Да, – кивнул Ц. – Уверял…

– И тебе придется это объяснить! И я бы очень попросила тебя не прятаться на кухне.

– По-моему, я просто забыл, – сказал Ц., возвращаясь в комнату с чашкой кофе.

– Забыл – расстаться с Моной? Я привыкла к твоим сюрпризам, но это уже ни в какие ворота не лезет…

Ц. прикидывал, насколько серьезна опасность, таящаяся в этом разговоре; потом, помедлив, сказал:

– Кажется, я просто трусил… и сказать тебе – тоже трусил. После того как ты порвала с Герхардом, я чувствовал, что обязан… что меня торопят сделать так же.

– Я тебя не торопила, я ни словом ни заикнулась.

– Да, это правда…

– Но ведь ты же говорил, что сделал это… чуть не плакал от боли расставания!

– Быть того не может! Неужто плакал?!

– Ты довольно убедительно пересказал, как вы расставались. И я, конечно, попалась на твою удочку, у тебя был такой потрясенный вид, все было очень правдоподобно. Ты чуть не прослезился… пара слезинок уж точно скатилась…

Ц. молчал.

– А ведь можно объяснить все и по-другому, – сказала Гедда. – Просто ты удерживал за собой тыл на случай возвращения. Ты ведь так и не решил, что будешь делать, когда виза кончится. Может, уйдешь от меня и прямиком – к Моне. Сохранял для себя и такую возможность. Очень практично…

– Но теперь ты решила за меня, – сказал Ц. – Теперь я точно остаюсь…

– Неужели ты думаешь, что я еще придаю этому значение?

– Я не знаю…

– Ты полгода морочил мне голову, обманывал почти беспрерывно…

– Я не хотел тебя обманывать!

– Мне все равно, возвращаешься ты в Лейпциг или нет. Мне безразлично, что ты решишь. Останешься или уедешь. Я и без тебя справлюсь… – Теперь уже в Геддиных глазах стояли слезы.

Ц. в ужасе схватил было ее руку, но она ударила его по пальцам.

– Решение принято, – сказал он. – Я остаюсь. Рада ты этому или нет. Я и без тебя все равно бы остался. В ГДР мне уже не жизнь…

– А то, что у тебя здесь, ты называешь жизнью?

– Мне все равно, как это называется.

– Вот и мне тоже становится все равно. Уже стало все равно! – сказала Гедда. – Я предпочла бы закончить этот разговор.

Перед уходом он попытался обнять Гедду, но она не позволила. Придя домой, он снова набрал ее номер: на февраль и март он подписал три договора на чтения, и все в городах ФРГ. Разве это не доказывает того, что у него никогда и в мыслях не было возвращаться?

– Может, ты просто забыл, где собираешься быть в это время, – отозвалась Гедда.

Он сказал правду: на февраль и март были запланированы чтения, числа значились в календаре; об обеих датах он договаривался осенью, о визовом рубеже даже не вспомнил. В почте, сложенной стопкой на кухонном столе, оказалось письмо из одного американского университета: в середине апреля его приглашали в США с докладом и чтениями; он тотчас сел за машинку и ответил согласием. Он вовсе не был уверен, что хочет в Америку, насколько он себя знает, его скорее страшат подобные мероприятия – но хотелось закрепиться, иметь обязательства, удерживающие на Западе. Вблизи от Гедды…

Неужели он и впрямь такой лгун, каким сейчас выглядит? Он сидел в своем «кабинете» за столом, служившим ему письменным; во дворе под окном переругивались гончие соседского мясника. Песье отродье завывало пронзительно, словно свора Церберов; они грызлись и визжали, уже неспособные сторожить врата адовы. Не выдержав визга, Ц. спустился на улицу… Неужели же он и впрямь лгун? Он сидел на одной из скамеек, расставленных вкруг площади; моросило мелким дождем, зарядившим с самого начала декабря; в гравии под ногами как будто шелестела пивной пеной жидкая атмосфера. То и дело его сотрясали приступы хохота. Выставив ладонь лодочкой, он прикрывал сигарету от сырости, стекавшей грязными струйками по лицу; сверху перекатывались невидимые застоявшиеся небеса, бесстыдно исходили мочой зараженные тучи…