Константин Смелый - Это даже не умрёшь

- И будешь баобабом тыщу лет пока помрёшь, - процитировала мама. – Ты ещё мифы Древней Греции потом не забудь перечитать.

Она повернулась на бок, подставила руку под голову и направила на папу серьёзный взгляд.

- Думаешь, там где-нибудь написано, что с Зиной такое случилось?

Папа смущённо уставился в пол.

- Все эти книжки ты зря напокупал, – неожиданно ровно сказала мама. – Я так думаю, ничегошеньки там про это написано... Я думаю, это мутация. Что-то такое. Как после Чернобыля вот были же мутации, в газетах часто пишут. Только у Зины это, конечно, вряд ли от Чернобыля... И ещё кажется мне... Это связано как-то с тем, что... – мама запнулась, подыскивая слова.

- Что в восьмом классе? – вскинул голову папа.

- Вот именно. Может быть, с этим тоже связано, – она снова зевнула. – Ну всё, хорош, давай спать. У нас комиссия завтра, мне к полдевятого надо.

- Хорошо, – согласился папа.

Он поставил «Тибетскую Книгу Мёртвых» обратно в сервант и пошёл чистить зубы.

В посёлке Ильич, тем временем, заканчивался бархатный сезон и наступала осень. Уехали отдыхающие, пожелтели листья, зачастили дожди и меланхолично посерело море. К декабрю температура принялась падать до +4 градусов Цельсия, а пару раз скатилась до самого нуля и чуть ниже. Иными словами, установился добротный петербургский октябрь.

Зина продолжала беспрекословно трудиться на тётю Люсю, слушать её монологи и жить с ней в мире и согласии. Когда дядя Коля впадал в особенно беспокойный запой и его на ¾ русская душа увеличивалась до невыносимых размеров, к тёте Люсе и Зине присоединялась его сожительница Ниночка с двумя детьми младшего школьного возраста. Тогда жить было ещё веселей. Ниночка, тридцатилетняя уроженка Норильска с оттопыренными ушами, делала котлеты и пекла пирожки с курагой; тётя Люся при этом качала подбородком и заочно распекала дядю Колю, прихлёбывая чай. Ниночка согласно вздыхала, но не забывала указывать на положительные черты его характера. Дети играли на чердаке или делали уроки. Зина помогала им. Она отчётливо помнила значительную часть программы начальной школы. Вечером все смотрели телевизор «Радуга», корпус которого разъезжался от количества и величины транзисторов; местами он даже был скреплен изолентой. Дядя Коля в это время курсировал от приятеля к приятелю по всем семи улицам посёлка. Иногда его буйная голова показывалась в тётилюсином дворе и кричала ругательства, и раздавался оглушительный стук в дверь, но ему не открывали.

31 декабря дядя Коля, напротив, оказался трезв и одет в праздничный пиджак. Он пришёл вместе с Ниночкой и детьми. Присутствовали и трое гостей из Темрюка: тётя Аля с мужем и девятилетней внучкой. На новогоднем столе стояли мандарины и необходимые блюда из майонеза. Телевизор «Радуга» бережно взгромоздили на комод, чтобы всем было видно. До полуночи веселье протекало в идиллическом семейном русле. Не затихал смех, велись разговоры, елся майонез, детей время от времени доставали из-под пластмассовой ёлки и ставили на табуретку для декламации стихов и текстов популярных песен. Дядя Коля предложил четыре тоста за уходящий год, но, стараниями и окриками тёти Люси, договорил до конца и выпил только один раз. Зато в полночь грянули куранты, бессловесный гимн и «Старые песни о главном». Были открыты сразу несколько бутылок. Тосты пошли одни за другим. Детей оставили в покое с лимонадом, пряниками и конфетами, а Зине, приравненной к взрослым, налили шампанского в круглый стакан с красной каёмкой.

Шампанского было не так много, и потому к двум часам, когда оформилась идея уложить детей спать, Зина осталась самой трезвой участницей застолья. Тётя Аля даже не могла больше подпевать телевизору, а Ниночка перестала говорить слова и только смотрела перед собой, без конца хихикая. Дети дяди Коли играли в карты в соседней комнате. Приезжая внучка Вика свернулась в клубок под ёлкой и спала.

- Викуля, спать! – отчаявшись петь, скомандовала тётя Аля из-за стола. – Поздно!

- Зиночк, – тётя Люся нашла глазами Зину. – Зиночка, ты это... Уложи детишек, милая.

Внезапно дядя Коля грохнул кулаком по столу.

- Ни хуя! – взревел он. – Никакой Зиночки, блядь! Не подпущу её к моим детям!

- Гхляди-ка ты, вспомнил, что у него дети есть, - автоматически заметила тётя Люся. – Зиночк, ты это... Не слушай пьяногхо дурака. Укладывай детишек.

- Никаких детишек! – повторно заревел дядя Коля, по мере сил привстав. – Не подпущу! Эту не подпущу! Одну уже чуть не утопила, манда ленинградская! Своих не дам!