Константин Смелый - Это даже не умрёшь

Я разговаривал с Кондрашовым по телефону сегодня днём. Долго. Ничего нового за лето у них никто не открыл, конечно. Все с утра до вечера занимались «оптимизацией процесса пересадки». Кондрашов клянётся

Что делается в Каролинском институте, комментировать, к сожалению, не могу. Меня же ради моей безопасности держали в страшном секрете. Ни с кем не давали говорить

А от себя что могу сказать? Мне нравится, что Кондрашов скормил все данные физикам. Так наверняка перспективней, чем возиться без конца с биологической бутафорией… Конечно, основных вопросов у нас, ну, три. Два из них сугубо научные. Как агент действует. Откуда взялся и куда делся. Я на сегодняшний момент уверен на девяносто девять процентов, что агент, как бы он ни работал, к разуму никакого отношения не имеет. Ни к высшему, ни к божественному, ни к этому

Поэтому зафиксируйте, пожалуйста: мозгов у агента

Я знаю, конечно, какие у вас всех заголовки. Про козни Сатаны, про десант инопланетных духов. Как параллельные вселенные трутся друг о друга я тут ещё читал. Я понимаю, у вас работа такая, но будь моя воля, вы бы все напечатали метровыми буквами через первую полосу, вот так (

Нериметная пара, сидевшая через проход наискосок, оставила после себя Aftonbladet.

Олег встал, подобрал газету с зелёного кресла и сел обратно, в очередной раз отмечая про себя, что в России он скорее бы съел свои носки, чем потянулся в поезде за оставленной газетой. Он положил газету на пустое сиденье рядом с собой, вытащил из пиджака ручку, достал словарь из чемоданчика, наморщил лоб и принялся разгадывать заголовки на первой полосе.

Сказочные шведские слова – это не переставало поражать его – не только имели смысл, но складывались в полноценные таблоидные предложения. Каждый день он убеждался, что этими словами можно было говорить о политике, футболе, кусачих лосях, ценах на бензин и даже о покинутом папе, который задушил двухлетнюю дочку, чтобы насолить её матери. О двух цветущих принцессах, до несправедливости миловидных, этими словами можно было вообще говорить до бесконечности. Широта применения шведского языка обескураживала Олега. Надписи на могилах десятого века или заунывные баллады о жизни до победы социал-демократии – такое употребление казалось ему единственно уместным. Ещё, наверное, по-шведски хорошо было баюкать маленьких детей. Но всё остальное? Включая делопроизводство?

Напрягшись, Олег вспомнил, как будет «договор» и как будет «устав». Без энтузиазма подумал, что есть ещё и «договор на подряд», и «уставной капитал», и остальные неотвратимые выражения. На их русские эквиваленты у него ушло пять лет. На английские – десять.

Компания, в которую он ездил на собеседование, делала большие клапаны, продавала их за границу и принадлежала британцам. Там от него, как и обещал Ульф, не ожидали беглости в шведском. Вся корпоративная макулатура велась по-английски. Корпоративное мыло писалось по-английски. Наиглавнейший начальник – вполне в стиле Люка Брайда – разбирал язык туземцев, но говорил только по-английски. Собеседование прошло замечательно. Всё было замечательно. Но если оставаться здесь, то выучить «уставной капитал» придётся всё равно. Более наглядного способа доказать своё профессиональное рвение ещё не придумали.

То есть не «если оставаться здесь», а «раз уж я остаюсь здесь».

Олег отложил словарь и карандаш. Откинулся на спинку кресла. Отодвинул занавеску. За окном плыла стерильная версия Ленинградской области, затянутая октябрьским дождём.

- Вы не против, если я тут присяду? – сказали из прохода по-русски.

- Что? – вздрогнул Олег.

Повернув голову, он увидел мужчину лет тридцати пяти, в очках без оправы, с ухоженными тёмно-русыми волосами, отпущенными примерно до уровня подбородка. Ниже подбородка находился воротник белой рубашки в тонкий синий квадратик. Рубашку скрывала кожаная куртка, которая благородно выцвела прямо на стадии своего итальянского производства.

- Можно присесть рядом с вами? – мужчина приветливо показал хорошие зубы.

Олег оглядел вагон. Больше половины мест пустовали – вместе с читателями Aftonbladet в Оребру вышла куча народа.

-

Пожалуйста... – он убрал с сиденья газету и словарь. Засунул карандаш обратно в пиджак.

Мужчина сел и протянул ему руку.

- Николай. Можно Коля. Можно на «ты».

Другая его рука прижимала к коленям тоненький портфель с золотистыми застёжками.