Лорен Оливер - Прежде чем я упаду

— Когда Линдси это написала?

Элли закатывает глаза.

— Не она. Какая-то подражательница.

— Серьезно?

— Угу. В раздевалке для девочек есть еще одна надпись. Подражательницы! — Элли стягивает волосы в конский хвост и кусает губы, чтобы немного припухли. — Что за убожество! В этой школе ничего нельзя сделать — сразу начнут повторять.

— Убожество.

Я провожу пальцами по словам. Они черные и жирные как червяки, написаны стойким маркером. Мгновение я размышляю, ходит ли Анна в этот туалет.

— Надо подать иск о нарушении авторских прав. Прикинь! Двадцать баксов всякий раз, когда кто-нибудь копирует наш стиль. Да мы озолотимся! — Элли хихикает. — Хочешь мятную конфетку?

Она протягивает мне жестянку «Алтоидс». Элли до сих пор девственница — и останется таковой в обозримом будущем (по крайней мере, пока не поступит в колледж), поскольку без ума от Мэтта Уайльда. Но она все равно принимает противозачаточные таблетки, которые хранит в мятой фольге вместе с мятными конфетами. По ее уверениям, она прячет таблетки от отца, но все знают: ей нравится доставать их на уроках и заставлять всех думать, что она занимается сексом. Как будто ей удалось кого-то обмануть! «Томас Джефферсон» — маленькая школа, здесь не бывает секретов.

Как-то раз Элоди сказала, что у Элли «беременное дыхание», и мы чуть не лопнули от смеха. Дело было в одиннадцатом классе субботним майским утром. Мы валялись на батуте у Элли после одной из ее лучших вечеринок. Нас всех немного мучило похмелье, головы кружились, животы были набиты блинчиками и беконом, съеденными за ужином, и мы были совершенно счастливы. Я лежала на раскачивающемся батуте, зажмурившись от солнца, и мечтала, чтобы день никогда не кончался.

Звенит звонок, и Элли восклицает:

— Черт! Опоздаем!

В животе снова разверзается яма. Жаль, что нельзя весь день прятаться в туалете.

Вы в курсе, что дальше. Я опаздываю на химию и сажусь на последнее свободное место рядом с Лорен Лорнет. Мистер Тирни устраивает контрольную из трех вопросов.

Догадываетесь, что самое ужасное? Я уже видела эту контрольную, но до сих пор не знаю ответов.

Я прошу одолжить ручку. Лорен шепотом спрашивает, пишет ли она. Мистер Тирни хлопает учебником по столу.

Все подскакивают, кроме меня.

Урок. Звонок. Урок. Звонок. Безумие. Я схожу с ума.

Когда на математику приносят розы, у меня дрожат руки. Я набираю воздуха, прежде чем развернуть крошечную ламинированную карточку, прикрепленную к цветку, который прислал Роб. Я воображаю, будто там написано нечто невероятное, удивительное, способное изменить все к лучшему.

«Ты прекрасна, Сэм».

«Я так счастлив быть с тобой».

«Сэм, я люблю тебя».

Осторожно я отгибаю уголок карточки и заглядываю внутрь.

«Лю тя…»

Быстро закрыв карточку, я убираю ее в сумку.

— Ух ты. Какая красивая.

Я поднимаю глаза. Девушка в костюме ангела стоит рядом и разглядывает розу, которую только что положила на парту, со сливочно-розовыми лепестками, словно из мороженого. Она еще не убрала руку, и сквозь кожу просвечивает паутина тоненьких голубых вен.

— Сфотографируй, — раздраженно предлагаю я. — Продержится дольше.

Она краснеет под стать розам в руках и, запинаясь, извиняется.

Прочесть записку, прикрепленную к этой розе, я не удосуживаюсь и остаток урока не свожу глаз с доски, чтобы Кент не подал мне знаков. Я так старательно избегаю Кента, что почти пропускаю момент, когда мистер Даймлер подмигивает мне и улыбается.

Почти.

После урока Кент догоняет меня. В руках у него сливочно-розовая роза, которую я нарочно оставила на парте.

— Ты забыла розу, — сообщает он; его волосы, как всегда, падают на один глаз. — Ну же, говори, не стесняйся: я забавный.

— Не забыла. — Я избегаю смотреть на него. — Она не нужна мне.

Украдкой я поглядываю на Кента и вижу, что его улыбка на мгновение блекнет. Затем она вновь сияет в полную силу, как лазерный луч.

— В смысле? — Он пытается всучить мне розу. — Разве ты не слышала, что чем больше роз получишь в День Купидона, тем выше котируешься?

— Вряд ли мне нужна помощь в этом отношении. Особенно от тебя.

Его улыбка окончательно вянет. Я ненавижу то, что делаю, но меня преследует воспоминание, или сон, или что это было: он наклоняется, и я воображаю, будто он собирается меня поцеловать, я уверена в этом, но он только шепчет: «Я вижу тебя насквозь».

«Ты не знаешь меня. Ты ничего обо мне не знаешь».

«Слава богу».