Гарри Гордон - Огни притона

— Может, ему натурой.

— Не. Он не по этому делу. Молоденький, женился недавно. Хороший мальчик. Ну, давай еще по рюмке. Кажется, голова проходит. Гитлерша! Какие планы?

Гитлерша вышла из ванной с полотенцем на голове.

— Я сегодня на выезде. Не жди меня, мама, хорошего сына…

— Что-то я не помню.

— Как же… у начальника артиллерийского училища гость с Киева. Крупный вояка.

— А, да. Хорошо, хоть рядом.

— Что хорошего, — пожала плечами Гитлерша.

Лиза рассердилась:

— Или мы будем играть в морской бой, как я это делаю на работе, или ты меня развлекай. А то я пошла, восьмой час. Мой уже, наверное, разоряется…

— Ты, тогда, правда, иди, — вздохнула Люба, — а я полежу, пока никого нет. Спасибо тебе.

Полежать Любе не удалось: едва ушла Лиза, на пороге появился подвыпивший Валера. Он втолкнул в прихожую худенького мальчика в очках и с большими розовыми ушами, вызывающе чистыми.

Валера был мелкий фарцовщик на все руки — от чешских красных рубашек и ботинок на каучуке до магнитофонных бобин с Реем Чарльзом и Луи Армстронгом. Приглядывался он и к новому делу, прибыльному, но рискованному — иконы были в ведении государственной безопасности.

— Какого я тебе мальчика привел, Любаня, это не мальчик, а первый концерт Чайковского. Пацан с нашего двора. Угощаю. Проходи, Аркаша, ни в чем себе не отказывай, тетя Люба — правильная баба. Гитлер есть?

— Тут не Гитлер нужен, тут, скорее, Зигота, — размышляла Люба.

Потом пригляделась.

— А сколько тебе лет, мальчик?

— Семнадцать с половиной, — насупился Аркаша.

— Вот видишь, ребенку еще нет шестнадцати. Что-то ты, Валера, маху дал. Это же мичуринец, юный натуралист, куда ты смотрел? Пойдем, посидим? А Зигота свободна, спит, наверное. Так я мальчика не пущу. Ты, если хочешь, сходи по-быстрому. А мы с Аркашей пока чаю попьем с абрикосовым повидлом. Аркаша, ты любишь абрикосовое повидло?

Валера поставил на стол бутылку виски, распахнул окно и закурил американскую сигарету.

— Представляешь, Любаня, я тебе чуть двух французов не привел. Соскочили в последний момент. Законные мореманы, в чинах.

— Вот этого не надо. Валера, заруби себе на носу — никаких иностранцев! У меня приличное заведение. Мне только МГБ не хватало. Мусоров я еще с божьей помощью прокормлю.

Аркаша не сводил с Любы черных, как дырочки, глаз. Он знал, что идет к доступным женщинам, стеснялся, хотел сбежать, но любопытство одолело, и Валера держал его за руку, а он здоровый, с ним не страшно.

Аркаша представлял себе что угодно: пляски на сундуке мертвеца, поножовщину, мат и скрежет, полуметровые клеши, залитые алой морской кровью, все представлял себе Аркаша, но такое…

Это была «Незнакомка» Блока, гений чистой красоты. Строгие черты лица озарялись грустными глазами и оттого становились мягкими и загадочными. Каштановые волосы стянуты на затылке тяжелым узлом, высокий благородный лоб, гладкие загорелые плечи, глубокий вырез платья. Аркадий понял, что это судьба. И ничего, что она старая, лет тридцать или даже тридцать пять, это не имеет никакого значения.

Дыша духами и туманами, Люба разлила чай по фарфоровым, из сервиза, чашкам, и стала расспрашивать Аркашу об учебе, конечно же, в школе Столярского, о том, какие бывают скрипки — я знаю Страдивари — о девочках-соученицах.

Вошел Валера в одних плавках, искоса глянул и стал рыться в шкафчике:

— Где у нее эти чертовы маковки…

— Валера, — поморщилась Люба, — я тебя умоляю, быстрее…

— Та сейчас. Только оденусь. Сдались ей эти маковки!

Когда Валера вышел, Аркаша выплеснул чай в раковину, быстро налил себе коньяку и выпил. Нога его дрожала, пятка выбивала об пол частую дробь.

— Ну вот, какие глупости, — укоризненно пропела Люба, — кушай лучше повидло.

Аркаша рывком поднялся со стула, подскочил к Любе и стал слюнить ей плечо.

— Ай-ай-ай, — настоящие вундеркинды так себя не ведут, — увещевала Люба, мягко откидывая голову Аркаши, — ну что, что особенного, это сиська, как у мамы…

У Аркаши, казалось, выросла третья рука, четвертая, пятая. Люба резко встала.

— Вот что, кореш, — другим голосом сказала она и налила полчашки коньяку. — А ну-ка выпей.

Аркаша решительно выпил и тут же, как по команде, обмяк.

— Молодая, — лепетал он — с чувственным оскалом… я с тобой не нежен и не груб…

Вошедший Валера, увидев эту сцену, захохотал, откупорил бутылку виски.

— Давай, Любаня. Извини. Зачем ты его напоила?

— Так ведь сладу нет, — нахмурилась Люба, отпивая глоток, — нет, не буду, башка трещит. А Зигота опять спит?