Айрис Мердок - Монахини и солдаты

Гертруда развила лихорадочную деятельность, затеяв кардинально изменить квартиру. Она продала кровать, на которой умер Гай, и другую, на которой они вместе спали все годы. Она предпочла бы сжечь обе в море, погрузив их на лодку. Все поменяла местами, устроила новые спальни для себя и Анны, перевесила картины и по-иному расположила коврики на полу и безделушки, которые не переставлялись годами. Потом, неизменно в сопровождении Анны, нанесла визиты, словно исполняла долг, членам семейства. Она будто хотела «показаться» родственникам Гая в роли его вдовы. Многие, даже седьмая вода на киселе, вроде Шульцев, уговаривали ее остаться пожить у них. Несколько дней она гостила, вместе с Анной разумеется, в лондонском доме Стэнли Опеншоу. Затем по предложению Джанет они отправились на север, в их сельский дом в Камбрии. Горе Гертруды несколько улеглось, она стала спокойнее, но это был беспросветно-мрачный покой, прерываемый вспышками прежнего неистового отчаяния, и тогда она, громко стеная, бродила одна вдоль берега.

Ждала ли она, что смерть Гая принесет какое-то облегчение? Когда она не будет видеть тень прежнего Гая, испытывать мучительную боль, страдать от с каждым днем рвущихся духовных связей, смотреть в затуманенные, безумные, даже враждебные глаза? Но нет, его смерть, отсутствие, абсолютное отсутствие были еще хуже, настолько, что она и не представляла. Пустота, ничто на месте того, кто когда-то жил, дышал, утрата ощущения его существования где-то, придававшего миру устойчивость. Гай умер, и ее сердце, искавшее утешения, находило лишь пустоту. Даже отчужденный, страдающий, Гай оставался тем, к кому она могла прийти, чтобы успокоить свою боль. Теперь она была одна. И память о ней умерла, думалось ей, никто больше ничего о ней не знает; она тоже оставила этот мир. Все, что он мог бы сказать ей, умерло, все, что они оба знали и любили, исчезло бесследно. Совместная их с Гаем радость не могла возвратиться ее одинокой радостью. Да, отсутствие — это хуже всего. Эту пустоту она заполнила новым существованием, созданным из слез. Она слышала пение птиц туманным английским утром, но в мире больше не было радости.

Однако мало-помалу страшное горе утихло, прошло время, когда Гертруда чувствовала, что в буквальном смысле умирает, потому что сердце ее разбито. Она не могла представить, как бы выжила без Анны Кевидж, и возвращение к ней Анны теперь придало смысл ее жизни.

— Я была одержима дьяволом, и ты спасла меня.

— Почему дьяволом? — спросила Анна.

Они гуляли в полдень у моря, шагая в грубых башмаках по плоским серым камням, которые обтесал прибой, придав им неброскую красоту.

— Даже не знаю… я уступила ему. Может, когда так сильно желала умереть. Может, когда боролась с миром и жаждала причинить ему боль.

Гертруда вспоминала, как Гай хотел, чтобы она была счастлива. Она никогда не будет счастлива, но обязана сопротивляться отчаянию.

— Человек обязан сопротивляться отчаянию, — сказала Анна. — Это одно из правил, действительных везде и всегда. Думаю, это долг человека даже в камере пыток, хотя никто никогда не узнает, следовал он этому долгу или нет.

— Одному Богу известно.

— Одному Богу известно.

— Полезная выдумка.

— Да.

Гертруда поняла слова о долге. Мелькнула мысль, что Гай с удовольствием порассуждал бы на эту тему.

Свет изменился, и по темному морю под теплым солнцем протянулись таинственные искрящиеся светло-голубые полосы.

Анна задумалась о том, что сейчас Великий пост. Что-то будет с ней к Пасхе? Пасха всегда представлялась ей огромным медленным взрывом слепящего света. Мысли обратились к невинному, незапятнанному. К детям во время Рождества, детям во время Пасхи. Детям, разыгрывающим рождественскую историю. Может, для нее сейчас лучше невинность, а не этот нестерпимый свет? Сначала она чувствовала себя как человек, успешно совершивший преступление. Теперь она стремилась обрести убежище в мире, спасение от греха.

Гертруда же думала, что хорошо бы Анна осталась с ней навсегда, она теперь жить без нее не может. Присутствие Анны в доме необходимо для долгого возвращения к жизни. Пока Гертруда не сказала этого Анне прямо, но намекнула.

— Я не смогла бы выжить без тебя, Анна. Бог мне послал тебя.

— Еще одна удобная выдумка.

— Нет-нет, ты знаешь, что я имею в виду. Ты появилась тогда, когда была необходима мне. А это что-то да значит.

— Это суеверие, дорогая. Но я рада… рада… что была полезна.