Брет Эллис - Ампирные спальни

— Почему ты решил?

— Потому что ты купился, — говорю.

— Я и правда не думал, что ты в нее по-настоящему влюбишься.

— Это почему же?

— Блэр говорила, что ты неспособен на сильные чувства.

— Сам поведешь? — спрашивает Джулиан, пока мы спускаемся на лифте в гараж. — Или лучше я?

— Нет, я могу, — говорю. — Не передумал ехать?

— Нет, — говорит. — Хочу уже скорее отделаться.

— Уступи ему ее, — шепчу.

— Мы сегодня уезжаем, — говорит.

— Куда?

— Так я тебе и сказал.

Выехав на Сансет, я то и дело посматриваю в зеркало заднего вида, а Джулиан сидит на переднем сиденье и строчит кому-то CMC (надо полагать, Рейн), и я то включаю, то выключаю радио, но он не обращает внимания, и потом мы проезжаем Хайленд-авеню, и песня Eurythmics постепенно мутирует в голос, рассказывающий о продолжаюшихся подземных толчках после землетрясения, случившегося, оказывается, прошлой ночью, и я вынужден опустить все стекла и трижды съезжаю на запасную полосу, чтобы унять мандраж (мне повсюду слышатся полицейские сирены), и, когда за нами пристраиваются два черных «эскалейда» [83] Модель «кадиллака», внедорожник. , я смотрю в зеркало заднего вида уже не отрываясь, а когда съезжаю на запасную полосу в последний раз (прямо напротив купола «Синерамы» [84] Cinerama Dome — кинотеатр в форме полусферы, построенный специально для демонстрации широкоэкранных фильмов. ), Джулиан наконец спрашивает: «Что случилось? Почему ты все время останавливаешься?» — и на пересечении бульваров Сансет и Голливуд я бесстрастно улыбаюсь ему — мол, не о чем волноваться, — и ярость, душившая меня в квартире, окончательно утихает, и теперь, сворачивая на Хиллхерст-авеню, я чувствую себя лучше.

Сразу за Франклин-авеню — здание, окруженное эвкалиптами, и, пока Джулиан выходит из «БМВ», всматриваясь в него, я получаю CMC «не выходи из машины», а когда он оборачивается и смотрит на меня за рулем, наши глаза встречаются. Черный «эскалейд» тормозит прямо за «БМВ», освещая нас фарами. Джулиан наклоняется к открытому окну пассажирской двери.

— Ты не идешь? — спрашивает и затем щурится на свет, бьющий сквозь заднее стекло, пока фары не гаснут, и тогда он снова фиксирует взгляд на мне, а я смотрю на него не мигая.

За спиной Джулиана три мексиканских парня вылезают из машины в крут света от уличного фонаря.

Раздраженно глянув в их сторону, Джулиан снова поворачивается ко мне.

— Клэй?

— Сдохни, тварь.

В ту же секунду Джулиан вцепляется в дверцу, которую я уже запер, и на миг просовывается через окно в салон, оказываясь совсем рядом с моим лицом, но парни его оттаскивают, и потом он исчезает так быстро, будто его вообще не было.

На Фаунтен звонит телефон, и я останавливаюсь на запасной полосе сразу за Хайленд. Доставая мобильник, замечаю, что мое сиденье пропитано мочой, и, хотя номер входящего звонка заблокирован, я знаю, кто это.

— Кто-нибудь видел, как ты его сюда вез? — спрашивает Рип.

— Рип…

— Никто не видел, так? — спрашивает. — Никто не видел, как ты его сюда вез, так?

— Что теперь со мной, Рип?

Злорадный оскал молчания. Сделка, скрепленная тишиной.

— Хорошо. Свободен.

Рейн с воплем падает в мои объятья.

— Ты отвез его туда, — кричит, — ты его отвез?

Прижимаю ее к стене, захлопывая дверь ногой.

— За что ты меня ненавидишь? — кричит.

— Рейн, тсс-тсс-тсс, все хорошо…

— Что ты делаешь? — кричит, пока я не закрываю ей рот ладонью.

Потом я валю Рейн на пол и стаскиваю с нее джинсы.

— Ты столько раз могла меня раскусить, — шепчу ей в спальне, где она лежит, оглушенная мощной дозой ксанакса и спиртного.

— Я и… раскусила, — говорит, лицо в синяках, губы влажные от текилы.

— Надо же, во что тебя наш городок превратил, — шепчу, откидывая волосы с ее лба. — Ничего… Я понимаю…

— Ваш городок ни во что меня не превратил. — Она тщетно пытается закрыть лицо руками.

Снова начинает рыдать, на этот раз безудержно.

— Так тебя опять стошнит, детка, — говорю, проводя влажным полотенцем по загорелой коже, и Рейн отключается, но тут же снова приходит в себя.

Наблюдаю за кистью, медленно собирающейся в кулак. Стискиваю ее запястье, не давая себя ударить. Давлю до тех пор, пока кулак не распадается.

— Больше не бей, — говорю. — Без толку, только получишь сдачи, — говорю. — Ты этого добиваешься? — спрашиваю.