Джек Лондон - Морской волк. Бог его отцов

— Какое безобразие, что, проработав целый день, мы не можем спокойно проспать ночь! — жаловался я после ужина.

— Но неужели со стороны слепого нам угрожает опасность? — спросила она.

— Я никогда не смогу доверять ему, — возразил я, — и тем более теперь, когда он слеп. Его беспомощность озлобляет его еще больше. Я знаю, что завтра сделаю прежде всего: я выброшу легкий якорь подальше от берега и подтяну к нему шхуну. И каждый вечер, когда мы будем возвращаться в лодке на берег, Вольф Ларсен будет оставаться на борту пленником. Итак, мы последнюю ночь стоим на вахте.

Утром мы поднялись рано, и, когда заканчивали завтрак, уже рассвело.

— О Гэмфри! — воскликнула вдруг Мод и перестала есть.

Я взглянул на нее. Она смотрела на «Призрак». Посмотрел тогда и я, но не заметил ничего особенного.

Я вопросительно поглядел на Мод.

— Подъемные стрелы… — дрожащим голосом произнесла она.

О них я совсем забыл. Я посмотрел снова — стрел не было.

— Если он… — свирепо пробормотал я.

Она с сочувствием положила руку мне на плечо и сказала:

— Вам придется начать сначала.

— О, поверьте мне, мой гнев ничем не грозит. Я не мог бы обидеть и мухи, — с горечью улыбнулся я ей. — Хуже всего то, что он это знает. Вы правы. Если он уничтожил стрелы, мне больше ничего не остается, как начать сначала.

— Но теперь я буду стоять на вахте на борту, — сказал я минуту спустя, — и если он еще раз вмешается…

— Но я боюсь оставаться на берегу одна всю ночь, — заметила Мод, когда я несколько пришел в себя. — Насколько лучше было бы, если бы он примирился с нами и помог нам. Нам было бы так удобно жить всем на борту.

— Мы и будем жить там, — уверил я ее, все еще страдая от уничтожения моих драгоценных стрел. — Я хочу сказать, что вы и я будем жить на борту, независимо от того, как на это посмотрит Вольф Ларсен.

— Какое ребячество, — рассмеялся я вслед за тем, — с его стороны — делать такие вещи, а с моей — сердиться на него за это.

Но сердце у меня заныло, когда мы взобрались на борт и увидели учиненный Вольфом Ларсеном разгром. Стрелы исчезли бесследно. Оттяжки справа и слева были перерезаны. Протянутые мною веревки были разрезаны на куски. Он знал, что я не сумею сплеснить их. Внезапное подозрение вспыхнуло в моем мозгу. Я бросился к вороту. Он не действовал. Вольф Ларсен испортил его. Мы в отчаянии взглянули друг на друга. Потом я подбежал к борту. Распутанные мною мачты, реи и гафели исчезли. Он нащупал удерживавшие их веревки и пустил их в море.

Слезы стояли на глазах у Мод, и я уверен, что это была обида за меня. Я и сам готов был плакать. Во что обратилась наша мечта оснастить «Призрак»! Вольф Ларсен хорошо поработал! Я сел на комингсы люка и в отчаянии подпер голову руками.

— Он заслуживает смерти, — вскричал я, — но, да простит мне Бог, я не могу быть его палачом!

Мод подошла ко мне, провела рукой по моим волосам, словно успокаивая ребенка, и сказала:

— Ну, ну, все еще уладится.

Я прижался к ней головой, и это придало мне новую бодрость. Эта женщина была для меня неиссякаемым источником духовных сил. Что, в самом деле, произошло? Простая задержка, отсрочка. Отлив не мог далеко унести мачты в море, тем более что не было ветра. Нужно было только найти их и прибуксировать назад. А кроме того, это урок для нас. Теперь я знал, чего следовало ожидать от Вольфа Ларсена.

— Вон он идет, — шепнула мне Мод.

Я поднял глаза. Вольф Ларсен тихонько шел по левой стороне палубы.

— Не обращайте на него внимания, — шепнул я. — Он пришел посмотреть, как мы встретили эту неприятность. Делайте вид, что ничего не случилось. Мы можем лишить его удовольствия. Снимите башмаки — вот так, и возьмите их в руки.

И мы стали играть в жмурки со слепым человеком. Когда он шел к нам по левой стороне, мы проскальзывали мимо него по правой. Потом с юта мы смотрели, как он повернул и пошел за нами на корму.

Он, несомненно, знал, что мы на борту, так как дружелюбно сказал «здравствуйте» и ждал ответа на свое приветствие. Потом он ушел на корму, а мы перебрались на нос.

— Я ведь знаю, что вы на борту! — крикнул он нам, и я видел, как он напряженно прислушивался.

Он напоминал мне огромного филина, который, громко крикнув, прислушивается к движениям вспугнутой добычи. Но мы не шевелились и двигались только тогда, когда двигался он. Так мы бегали по палубе, словно двое детей, преследуемых свирепым людоедом, пока Вольфу Ларсену, очевидно, это наскучило и он ушел с палубы к себе в каюту.