Галина Хованова - Среда обитания приличной девушки

— Называется — подруга! — гундосит Ленка, и из ее глаза выкатывается слезинка. Да, конечно, подруга, но картина была настолько зрелищной, что любая комедия дель арте ей в подметки не годилась.

Оказывается, накануне вечером все было нормально, а ночью, видимо, на носовой перегородке вырос фурункул. Скоропостижно. И произвел волшебные преобразования в подружкиной внешности. Плюнули мы с ней на лекции и помчались в Военно-медицинскую академию, куда Ленка была приписана как дочь своего отца.

А я с ней, для поддержания боевого духа.

Приезжаем мы, значит, с ней по адресу. В регистратуре берем номерок и прямиком в кабинет. Заходим вместе. А там два молодых-красивых в белых халатах сидят и внимательно на нас смотрят. А Ленка на них своими большими печальными глазами из-под капризно изогнутых бровей.

— Ну-с, и что у нас стряслось? — спрашивает один молодой и красивый.

— Я вам покажу, только вы смеяться будете, — из-под шарфа шепчет Ленка.

— Да что вы, милая моя, я же врач! — явно гордясь своим высоким званием, отвечает наш Гиппократ.

Дальше было так. Ленка медленно, как стриптизерша, снимающая последнюю деталь туалета, опускает шарф с лица. Двое медиков молчат несколько секунд, а потом весь этаж слышит здоровое молодецкое ржание, переходящее во всхлипы и икоту. Параллельно я ругаю докторов непечатными словами, глядя на подругу, по баклажанному носу которой течет одинокая слеза. Но моя ругань должного эффекту не производит, потому что я прерываю ее для поржать от души.

Нет, фурункул в носу они ей все же вскрыли. И все промыли. И сделали в лучшем виде, потому что уже на следующий день было буквально незаметно. Но жизнь мы себе все продлили основательно.

Дело шло к концу года, когда в моей буйной головушке родилась еще одна мысль. О том, что оптоэлектроника оптоэлектроникой, а надо, кроме этого, сеять «разумное, доброе, вечное. Сеять. Спасибо вам скажет сердечное русский народ». И в ожидании того «спасиба» я работала несколько лет воспитателем в пионерских лагерях.

Видимо, на сей подвиг подтолкнуло меня то, что сама я провела в этих заведениях все свое славное детство. Другой причины я не нахожу, тем более что в свете своей мизантропии продолжаю повторять: детей (как подмножество множества взрослых) я не люблю.

Но, как ко всякой задаче, я подошла к этой задумке основательно.

Для того чтобы не выглядеть полным профаном, приехав в лагерь первый раз, я почти год посещала так называемый «педагогический отряд», организованный при Институте им. Иоффе. Потому что в лагерь собиралась ехать тоже от этого института.

Как весело и по-дурацки мы проводили там время: учили разнообразные игры для детей всех возрастов, устраивали ролевые игры, пытаясь предугадать ситуации, могущие возникнуть в нашей работе! Сочиняли какие-то стишки, речевки, сценки. И так два раза в неделю с октября по май. Как мы планировали отрядные посиделки, когда каждый из детей должен поделиться сокровенным и наболевшим! Как учились сглаживать конфликты и утешать обиженных!

Ровно ничего из этого мне не пригодилось ни разу.

Для начала — я все время работала с первыми отрядами. Те, кто помнит советские лагеря, знают, что первый отряд — это четырнадцати-шестнадцатилетние оболтусы, которых обычно отправляют на организованный отдых «во избежание».

И вот первый день работы. Нас привезли в лагерь заранее, чтобы мы устроились, успокоились и подготовились. А потом приехали дети. Мы сидели за столиками в столовой, куда к нам должны были подходить пионэры и отмечаться. Когда я увидела в окно этих тетек и дядек, выгружающихся из автобуса, мне по первости сплохело. Юные девы с макияжем «боевой раскрас Чингачгука», юноши росточком под два метра… Было от чего впасть в экстаз. С надеждой на вечерние песнопения и «круг друзей» я оглядела более мелкую публику, движущуюся к моему столику. «Может, эти, помладше, дадут поиграть с собой в ролевые игры?» — надеялась наивная чукотская девушка в моем лице.

— Это вы, что ли, будете воспитателем в нашем отряде? — поинтересовался симпатичный белокурый мальчуган, которого я уже мысленно включила в хороводы и речевки, и тут же добавил, чтобы у некоторых не создавалось превратного впечатления: — Тут еще дней пять очень скучно будет, а потом моя любовница приедет — вот тогда и оттянемся!

Сказать, что я была в шоке, — значит ничего не сказать. Потому что год был 1986-й. Тогда так было не принято. А там — принято, потому что детишки сотрудников института были продвинутыми личностями. В основном, они учились в языковых интернатах — китайском и испанском, где, конечно, и набрались всякой гадости.