Галина Хованова - Среда обитания приличной девушки

— Васил Иваныч, патроны бар?

— Йок, Петка.

— Ой-бой!

Или еще басню читали по телевизору и тоже с «ой-боем»:

— Ой-бой, какой я был дурак! Нам познакомиться киряк!

И вообще фильмы, дублированные на узбекский, были чудесны. Тем более все их мы уже видели, потому что ничего национального там не показывали, в смысле кино. Национальные показывали только концерты, и это было очень красиво. Я вообще люблю смотреть фольклор, а в узбекских плясках у девушек совершенно волшебные руки.

А спала я на полу, потому что там чуть-чуть прохладнее. Мой матрас лежал вдоль секретера, у самого окна. Окно было открыто нараспашку, на улице стрекотали какие-то насекомые, у меня над головой на секретере тикал будильник. Будильник был настоящий, с круглым большим циферблатом, с черными стрелками и суровым голосом. Он басом говорил «тик-так» и уговорил меня поспать. А потом на меня напал.

Быстрым соколом этот толстый враг спланировал прямо мне на голову. И попал. Кстати, до сих пор меня мучает мысль — может, это я после того нападения такая больная на всю голову? А дальше начался локальный кошмар. Пол в комнате стал каким-то зыбким и дрожащим, стены тоже поплыли куда-то в безвестную даль. В полной темноте в дверном проеме белой птицей материализовалась Вика — наша хозяйка. Командным голосом она закричала:

— Двери открыть, документы и деньги с собой, на улицу — марш!

Через полторы минуты мы, все в ночном неглиже, стояли во дворе, прижимая к груди пакетик с документами и деньгами. И такими стоящими мы были не одни. Все жители четырех домов в пижамах и ночных рубахах сиротками стояли, подняв головы наверх. У кого-то в руках тревожный чемоданчик, у кого-то такие же пакетики, как и у нас, у кого-то оригинальные сундучки и шкатулки. Земля под ногами жила своей жизнью.

Я тогда даже не испугалась. Болела, конечно, шишка на затылке (и хорошо, что я сплю на животе, правда?), и ощущения организма были примерно такие, как после какого-нибудь зубодробительного аттракциона, когда голова не сочетается с ногами.

Минут через десять все закончилось. Лица вокруг стали не такими тревожными, народ стал расползаться по домам.

Развлекались мы иногда вместе, иногда по отдельности. Мама совершила круиз по рынкам. Семь крупных, десять мелких — это только в Ташкенте, а еще она предпринимала выезды на автобусе в пригород. Она прекрасно себя чувствовала среди этой сумасшедшей атмосферы многоцветья, криков и запахов.

Нам, конечно, было невозможно соответствовать такой активности. Поэтому мы с папой совершали выезды на пляж, на Комсомольские озера. Только там я видела картинку, когда человек спит, погрузив все тело, кроме головы, в воду. Там мы тоже играли в бадминтон. (Папа мой в юности был чемпионом ЛЭТИ по этому виду спорта, если кого-то интересует, почему именно эта игра была у нас так популярна.) Играли-играли, а потом воланчик улетел и упал на гаревую дорожку. И папа, поскольку было очень горячо, сделал два шага на пятках, чтобы достать инвентарь.

Господа, я в первый раз видела ожог до пузырей на ПЯТКАХ у взрослого человека.

Лучший музей Ташкента, который мы посетили, это был музей Ленина. У него было множество неоспоримых достоинств: во-первых, он находился на площади, где шпенделяло множество фонтанов, в которые можно было нырять. Во-вторых, музей был огромным, прохладным, кондиционированным и совершенно пустым. И, наконец, в-третьих, там, в музее, продавали мороженое.

Очень хотелось пойти в цирк, но единственный взгляд на слепящий на солнце купол отвратил нас от этого желания.

Улицы города — сами по себе музей. Да-да, купола, мозаики, решетки небесной ажурности — все это было. И ишачки маленькие, нагруженные так, что, кажется, тонкие ножки сейчас сломаются. В общем, восточный колорит был впитан в полном объеме.

Перед отъездом мы купили казан. Это было лучшее приобретение, сделанное нами в Узбекистане. Я до сих пор пользуюсь этим замечательным прибором и счастлива. А еще в дорогу с собой мы стали покупать разное — виноград, помидоры, абрикосы.

Мама так и не загорела за месяц. Она не очень сильно темнеет на солнце, да и закрывали мы после первого сильного ожога все, что можно закрыть. И когда ее спрашивали на базаре, откуда она, а она говорила, что из Ленинграда, продавцы были уверены, что из блокадного. Жалостливо покачивая головами, они укладывали в ящики овощи-фрукты — снизу зеленые, посерединке — полуспелые и почти уже готовые с самого верха.