Розамунда Пилчер - Синяя спальня и другие рассказы

Он уселся на пуф и начал рассказывать. Рассказал про мистера Соукомба, но бабушка уже все знала. Рассказал про Вилли — что он будет делать гроб. Рассказал, что не захотел играть в ковбоев с Дэвидом, и про ягненка Дэйзи. А потом — про Вики и Тома.

Бабушка, казалось, очень обрадовалась.

— Какая хорошая новость! Они наконец-то помирились после той глупой ссоры.

— А что если они влюбятся друг в друга и решат пожениться?

— Может, решат, а может, и нет.

— А ты была влюблена в дедушку, когда выходила за него замуж?

— Думаю, была. С тех пор прошло столько времени — я многого не помню.

— А ты… — Тоби заколебался, но ему обязательно надо было спросить, кроме того, бабушка никогда не обижалась даже на немного неловкие вопросы. — Когда он умер… ты по нему сильно горевала?

— Почему ты спрашиваешь? Горюешь по мистеру Соукомбу?

— Да. Весь день. И весь день мне его очень не хватало.

— Это пройдет. Ты уже не будешь так горевать и станешь вспоминать только хорошее.

— Как ты, когда дедушка умер?

— Ну да. Как я.

— А умирать — это очень страшно?

— Не знаю. — Она улыбнулась — улыбка была задорная, девичья, тем более удивительная на таком старом морщинистом лице. — Я еще не пробовала.

— Но… — он посмотрел ей прямо в глаза. Никто не живет вечно. — Тебе не страшно?

Бабушка наклонилась и взяла руку Тоби в свои ладони.

— Знаешь, — сказала она, — я всегда считала, что жизнь человека — как гора. И каждый сам поднимается на свою гору. Путь начинается в долине, где солнечно и тепло, и вокруг луга и ручьи, и повсюду цветут лютики. Это наше детство. А дальше начинается восхождение. Склон становится все круче и идти нелегко, но ты можешь остановиться и посмотреть вокруг, и тебе откроются такие картины, что ты поймешь — оно того стоит. А на вершине горы, на пике, под солнцем сверкают снег и лед и среди этой красоты, какой ты и представить себе не мог, завершается твой путь, твое восхождение.

В ее устах это звучало завораживающе. Переполненный любовью, Тоби сказал:

— Я не хочу, чтобы ты умерла.

Бабушка засмеялась.

— О, дорогой мой, об этом можешь не беспокоиться. Я собираюсь путаться у вас под ногами еще много-много лет. А сейчас почему бы нам не съесть по мятной шоколадке, а потом не разложить пасьянс? Как славно, что ты ко мне заглянул. Я уж было начала скучать в своей собственной компании.

Немного позже Тоби пожелал бабушке спокойной ночи и вернулся в дом — почистил зубы и прошел в свою спальню. Он распахнул занавески и увидел, что дождь перестал, а с востока начала подниматься в ночное небо луна. В сумерках было видно пастбище, смутные силуэты овец с ягнятами, скучившихся под раскидистой кроной старой сосны. Он стянул халат и забрался в постель. Мама заранее положила под одеяло бутылку с горячей водой — он прижал ее к животу и лежал с широко распахнутыми глазами, глядя в темноту, радуясь теплу и размышляя.

Тоби решил, что сегодня узнал много нового. Много нового о жизни. Он видел рождение нового существа и возникновение новых отношений — между Вики и Томом. Возможно, они поженятся. А может, и нет. Если они поженятся, у них родятся дети. (Он уже знал, откуда берутся дети, потому что однажды в мужской беседе о разведении скота мистер Соукомб немножко его просветил.) А это значит, что он, Тоби, станет дядей.

Что же касается смерти… Смерть — это часть жизни, сказала мама. А Вилли сказал, что смерть — это секрет между человеком и Богом. Бабушка думала, что смерть — это сверкающая вершина горы, и ее версия была, пожалуй, самой подходящей для него и утешительной.

Мистер Соукомб взобрался на свою гору и достиг вершины. Тоби представлял, как он стоит там с победоносным видом. На нем темные очки, потому что солнце там слишком яркое, и его лучший воскресный костюм, а в руках, пожалуй, большой флаг.

Внезапно Тоби почувствовал, что страшно устал. Он закрыл глаза. Двести процентов прироста поголовья. Как радовался бы мистер Соукомб, и какая жалость, что он не дожил до вечера и не узнал, что у Дэйзи тоже близнецы.

Погружаясь в сон, Тоби тихонько улыбался, потому что безо всякой на то причины внезапно со всей уверенностью ощутил, что его старый друг, где бы он сейчас ни был, наверняка все знает.

После командировки в Европу — пять городов, семь больших приемов, бессчетное количество часов, проведенных в самолетах, — в среду вечером Джеймс Гарнер прилетел в аэропорт Хитроу из Брюсселя. В Лондоне лило как из ведра — обычная погода для апреля. Накануне он лег только в два часа ночи, распухший кейс был тяжелый, словно в него натолкали кирпичей, кроме того, Джеймс, казалось, где-то подцепил простуду.