Татьяна Щербина - Крокозябры (сборник)

Однажды доступ к сыну был ему перекрыт кардинальным образом: его куда-то увезли. Никола поднял на ноги всех, Миню разыскал и тайно выкрал, после чего забаррикадировал дверь и диктовал по телефону условия, на которых готов вернуть чадо матери.

Никола был в отчаянии. Он — потомок Кузнецова, а Кузнецов — одно из лиц России, которую мы потеряли, — главный фарфорозаводчик. Теперешние совковые чашки и тарелки производят в Дулево, Конаково, Вербилках, а это все были кузнецовские заводы. Дед Николы уже фарфорозаводчиком не был, поскольку в 1917 году все заводы товарищества Кузнецова национализировали, он был одним из многочисленных детей многочисленных же фарфористов Кузнецовых, но далеко от фарфора не ушел, работал научным сотрудником в музее прикладного искусства. А главное, сумел охранить от революции кое-какие ценности и коллекцию темно-красного с росписью фарфора Франца Гарднера. Кузнецов М.С. (в честь которого и назван был Миня) купил прославленный завод переехавшего в Россию англичанина, и почему-то этот красный фарфор докузнецовской поры считался самым-самым. По крайней мере так рассказывал Никола. Отца же Николы назвали Сидором в честь Кузнецова-второго, сына основателя завода Сидора Терентьевича. Завод был основан в 1832 году в пустоши Дулево, и на тот момент, когда Никола пытался отвоевать отпрыска, чтобы передать ему впоследствии самое дорогое, это были тайные, почти секретные сведения. Официальные сведения звучали иначе: есть, мол, советский Дулевский завод, принадлежащий народу, а до революции народное достояние было в руках некого буржуя Кузнецова.

Вопрос с Миней Никола в конце концов уладил, хотя с женой они остались злейшими врагами на всю жизнь. А я к тому времени собралась разводиться во второй раз, в связи с чем заявилась как-то к Николе с любовником, ставшим моим следующим мужем. Никола нас не выгнал, но предупредил, чтоб это было в последний раз, поскольку он не может принимать меня с любовником, доколе у меня есть муж. Никола тогда был озабочен ремонтом квартиры и реставрацией мебели и как-то исхитрился оставить все в том же виде, включая полосатые стены. Зарабатывал он неплохо, даже прикупил еще пару вещиц Гарднера, которые выискивал по всей России, но сама работа у него не клеилась. Он был наркологом, но алкоголики и наркоманы раздражали его до такой степени, что лечить их он не мог, а только клеймил позором. Потому из практикующих его перевели на административную работу. Там-то, видимо, и водились деньги, не двести рублей зарплаты, а какие-то приличные деньги.

Через некоторое время Никола женился. Совсем не так, как мечтал в юности. Его новая жена Нина была простой девицей, домохозяйкой, обитавшей неподалеку от его дачи.

Она не была и красавицей, но он к ней прикипел, и жизнь забурлила: вместе ездили на курорты, летом и зимой, ему удавалось покупать туристические путевки за границу, где он все подробно фотографировал, а потом созывал гостей смотреть на экране через проектор цветные слайды красивой жизни. Никола, можно сказать, возмужал, остепенился (и в том смысле, что получил кандидатскую степень), но ему не давал покоя Миня. Все с ним было не ладно: учился плохо, ничем не интересовался, книжек не читал, над папиными рассказами о семейном фарфоре смеялся, а тут случилось и вовсе страшное — наркотики. Уж эту область Никола знал как свои пять пальцев: сгреб юнца в охапку и потащил к специалистам. Это был единственный момент, когда между Николой и бывшей женой возник некий союз, в борьбе за общее дело. Но Никола вносил в лечение и собственную лепту: как-то привел Миню домой и озвучил ему все те нотации, которые накопились у него в душе. Довольный своим воспитательным вкладом, Никола оставил сына ночевать, чтоб поехать вместе с ним и с Ниной куда-нибудь на уик-энд, но когда проснулся, сына и след простыл. Никола открыл секретер, где хранились фамильные драгоценности, и обнаружил, что их там нет. Что в доме не осталось ничего, кроме темно-красного фарфора и семейных портретов.

В принципе, именно об этом и мечтал Никола с юности: передать наследство по наследству. Но как раз незадолго до того, как сын украл из отцовского дома золото и бриллианты, Никола написал завещание, в котором все оставлял Нине. Почему? Нина любила его, и это был жест. Учитывая, что Нина бездетна, для Мини это ничего не меняло. Но и в его сторону это был жест, правда, умолченный: ты, мол, еще заслужи свое наследство, гаденыш. Очень уж он выводил отца из себя, хотя у Николы было утешительное объяснение дурным наклонностям Михаила Николаевича: «Это все мать».