Валерий Баранов - Жили-были други прадеды

О ночных-то наездах из тайги — и то уж знали в уезде. Но засаду устроить не так-то просто, малая ребятня шустрая, везде прошмыгнет и своих предупредит еще на выезде из тайги. Так что свадьбы играть и чтоб в церкви венчаться и всё остальное, чтобы шло по заведённому обычаю — ну никак не выходило.

Они там, в тайге, не голодают. Рябчики да глухари, сохатого завалят, медведя, пока не залёг, зайчишки, рыба из заводей, домашнего добавят. В забое не вламывают, так и силы девать некуда. Прёт! Разговоры о девках-бабах, воспоминания о тайных встречах с барачными вдовками, сны горячечные и сладкие… У-у-ух! Да что ж это за жизнь такая!

И невесты истомились. Ну, те сметливые. Побегали друг к дружке, пошушукались и собрались оравой на дальние ягодники по морозцу, — то как раз, время сбора. Клюква там, брусника, черемуха еще, может, не вся опала, а калину и рябину хоть и под Рождество собирай, если птица что оставит.

С невестами и другие пошли — дети постарше, бабы, стариков набралось. С каждого подворья кто-нибудь шел, как и в прежние годы по осени. Таёжной ягодой запасались на всю зиму и вёсну и тащили на санках и за плечами большие ягодные корзины.

Пока собирались да готовились, успели снестись с женихами — те ждали. Правда, случилась сперва большая заминка, и даже, казалось, непреодолимая: батюшка из поселковой церкви наотрез отказался идти на ягодники. «Власть имущим слова не скажу, не выдам, — пообещал он, — а венчать в дебрях, вне храма освящённого, не могу себе позволить». Заупрямился, старый. Однако же и подсказал — правительство, мол, временное, и законы у него временные, так что можно вроде бы временно заключить брак, называется «гражданский» — и сделать о том записи в поселковом Совете самоуправления, у секретаря. Тут невесты, в свою очередь, заупрямились и приуныли: зачем нам временный брак, куда это годится, нам постоянный надо, чтоб с детишками и на всю жизнь.

Батюшка стал растолковывать: мол, придёт своё время, и всё временное кончится, наступит постоянное, тогда и обвенчаться можно, не поздно будет. Ну да, а если к тому часу детишек куча, как тогда? «А чада в купель окунём — вот те и крещёны. Невинны дак!» — заверил батюшка.

Секретаря уговорили, соблазнили, пригрозили, уломали, деться ему было некуда, прихватил он печать и книгу записей и тоже собрался за ягодами. Сам не знал, как уж там будет выкручиваться перед начальством (надеялся всё же!), но и перед народом еще страшнее. Со службы попрут — куда ни шло, а вот головешки вместо подворья… Шахтер под землю лезет, дак и не знает, сам поднимется или товарищи вынесут прямо к отпеванию. И не раз, и не два, а каждый рабочий день. Отчаянный человек шахтер. Выйдет на-гора, напьется и пустит «красного петуха».

И потому обещал секретарь не только записать гражданский брак, но и выдать свидетельства с печатями.

Созывала большой семейный совет, конечно же, мать. На самом-то деле, если я хоть что-то соображаю в затеях предков, она по природе была тайным лидером, а когда касалось ее «кровного» (сын, Колька, в опасности, «кровнее» не бывает), брала бразды в свои руки, и тогда вокруг нее всё вертелось, взрывалось, затихало и лепетало.

Ей, можно сказать, навязали этот семейный совет, каждому хотелось пристроиться к ее заботам, пусть бестолково и по-пустому, вот и получилось, будто она всех затормошила, всех позвала, чтобы решить судьбу Кольки.

А что они могли решить, если всем ясно (или только мне одному?), что всё уже давным-давно решено, и никому никуда не деться от того, что должно произойти. Даже и этот семейный совет должен был состояться, и никто от него не отвертелся — хоть бы и заочно, но голос подал, и незваные (Алкаш, например,) участвовали.

И что они решили?

Да ничего, ровным счетом — ничего!

Разговоров, конечно, хватало, но выходило как-то несуразно: «член совета» говорил вроде бы о Кольке, но тут же сворачивал на себя и доказывал окружающим, кто он есть и почему он есть такой.

Тот же Алексей Иванович:

— Я напишу разгромную статью обо всех этих безобразиях. Пробью в центральной прессе, меня там кое-где знают. Было время — печатали, даже хотели собкором сделать, да тут у нас кое-кто из обкомовских дорогу перешел.

И пошел вспоминать, как его грызло местное начальство за то, что правду-матку не боялся сказать на всю страну, как «мусор из избы» выносил на всеобщее обозрение, и его пинали за это. А Колька-то здесь при чем? Колька его и пальцем не трогал, слова худого не сказал. А насчет «разгромной статьи» вообще смешно. Вон о самых больших генералах чего только не пишут, в суд вызывают, а им хоть бы хны, даже нравится, что о них народ услышал, будут писать в мемуарах: «…как меня пинали за правду-матку…»