Андрей Битов - Улетающий Монахов

Тут Монахов отвлекся хотя бы настолько, чтобы вспомнить, где он. Он поднял глаза на Ленечку удостовериться в своем открытии. Так Ленечки за это время не стало. И Наташи не было. Зябликов спал. И как раз в этот момент, позевывая и подчеркнуто скучая, поднялась со своего места тетушка и шла к себе, с личною рюмкой в руке, не сказав «спокойной ночи», обидевшись, наверно. Наверно, эти тетушкины звуки и пробудили Монахова от воспоминаний — так сколько же он вспоминал? Секунду или час? Если час, куда они вдвоем на так долго делись?.. — подумал он без задней мысли.

Дверь за тетушкой притворилась — Монахов вернулся к своей истории… Нет, это что же за фокусы! — возмущался он. Да как же я смел не видеть, как страшно она жила! Нищая, бедная девочка! Вот что значит влюбленные — слепы… Слепы-то они слепы, да как ловко. К себе и слепы. Видят, что только захотят. Что только захотят, то и видят. Так что же, я и тогда не любил?..

Шумно и бойко входила Наталья, а за ней, как слепец, с запрокинутым застывшим лицом, неся в нем плещущие свет и боль, словно боясь расплескать, медленно шел Ленечка. Она прошла прямо к Монахову, потрепала его по голове.

— Монахов, милый, я тебя бросила, прости. Ты скучал?

Монахов смотрел неприветливо.

— Ты не сердись, Монахов… Должна же я была ему сказать, — добавила она вполголоса.

— Что сказать?

Ленечка тем временем прошел, как стеклянный, словно бы тоненько позвякивая, мимо них и дальше, пока не уперся — там и остановился, у окна.

— Что я тебя люблю, что хочу остаться сейчас с тобой…

— Ты же говорила, что уже сказала?.. — шепотом просвистел Монахов.

— Да нет, — поморщилась Наталья, — вот сейчас сказала.

— А зачем же ты мне тогда сказала? — не понимал Монахов.

— Хотела посмотреть, что ты скажешь.

— И что я сказал?

— Да ничего ты не сказал, не бойся.

— Так, может, ты и сейчас не сказала, а только говоришь?..

— Тьфу, Монахов. Сказала. Тоска, Монахов… Сердца у тебя нет.

— А у тебя есть — такие вещи ему говорить?

— Как же я могла не сказать? — искренне удивилась Наталья. — Я хочу быть вместе с тобой…

Монахов пожевал этот ответ.

— Так ты что же ему сказала? — наконец сформулировал он, — Только что ты меня любишь и хочешь остаться со мной? Или что ты уже… как ты говоришь… «была вместе со мной»?

— Господи! — вспылила Наталья. — Какая разница!

Будто неясно? Я что, девочка? Была, не была… Сказала, что люблю, и баста

— Ну тогда-то что… Тогда ничего, — усмехнувшись, сказал Монахов. — Обойдется.

— Ты о чем? — не поняла Наталья.

— Сознанием обойдется. Не такие вещи обходились… — Он опять усмехнулся. «А я ведь играю… — подумал он. — Я ведь роль играю. И до чего же плохая написана для меня роль!»

— Ну, ты даешь, Монахов!..

— Я пойду?.. — неслышно сказал Ленечка, наконец сообразив, что уперся во что-то, и повернувшись от окна. Он не слышал, что они говорили.

Наталья не услышала его.

— Я даю… Ты — даешь! Человеку в лоб такое залепить! — громко шептал Монахов.

— Ничего. Это не так страшно. Страшно, пока не скажут. Вот ты же мне не сказал еще, что не любишь меня… И страшнее, чем сейчас, мне никогда не будет… — Монахов и сейчас не сказал. Наталья вздохнула. — А даже скажешь — не поверю. Сам сказал, что обойдется. Стихи напишет…

— Я пойду? — сказал Ленечка звонче.

— Стихи?.. — встрепенулся Монахов.

— Ты еще здесь? — удивилась Наталья.

Ленечка покорно шагнул к дверям.

— Постойте, — сказал решительный Монахов. — Там ведь еще осталось… — Он прошел к столу, разлил в бокалы и галантно раздал их действующим лицам. Ленечка вцепился в рюмку, как в соломину. Наталья отвернулась. — И вы мне обещали еще стихи переписать… — сказал Монахов, чокаясь с Ленечкой.

— Я сейчас… Я… — Он глянул на Наталью с испугом и надеждой, — …мигом. Я быстро перепишу. — Он поспешил, пока Наталья молчала, в угол, на шкуру, и там пристроился с книжечкой.

— Сволочь ты, Монахов, — спокойно шепнула Наталья и прошла в свой угол, на матрац.

Монахов тоже уселся на шкуру и теперь оглядывал сцену с тоскливым удовлетворением: Зябликов по-прежнему мертвецки спал, Наталья лежала лицом к стенке (интересно, открыты у нее глаза или закрыты?..), Ленечка, согнувшись в три погибели, близоруко и быстро писал в книжечку на колене… «Так по-детски…» — вздохнул Монахов, схватывая его позу.

Он утомленно прикрыл глаза (все-таки на случай — Наталья обернется)… «Ты и не знала, что в саду — обрыв…» Надо же! сразу запомнил. Значит, что-то есть. Вернее, может быть. Спросить бы Зябликова, что он думает, он ведь не высказался… Вот Наталья говорит, что он писатель замечательный. Подумать только, издается во всем мире… В Париже… Монахов легко представил себе Париж, в котором не бывал, и с трудом — Зябликова, который спал напротив. А вдруг Ленечка — великий поэт? Смешно. Быть не может. Что я в этом понимаю? А вдруг?.. Тогда кто я? Дантес, Мартынов? Бред какой-то… Странные люди. Не думал, что у Натальи — такая среда. Причем в Ташкенте. Другие люди. Богема, мать…