Канта Ибрагимов - Аврора

Ну, ладно, об этих плотских вещах, о них Цанаев даже думать боится — какой он молодожен! — сердечник, после операции, а туда же.

А есть ведь еще обыкновенное бытие. Какой он кормилец, добытчик, мужчина? Может, не зря жена его альфонсом назвала?

И вообще, как тяжело, очень тяжело быть чеченцем, настоящим чеченцем, как того требует Аврора. Были бы он и Аврора русскими, норвежцами, или, словом, европейцами, то жили бы как хотели — мол, свобода личности, демократия и прочее. Ну, не хочет и может он жить со своей женой — пожалуйста, ты свободен, выбор за тобой и все бы тебя поняли, даже одобрили бы: у профессора Цанаева новая подруга, гелфренд, гражданская жена, можно даже грубо, — любовница. И они по жизни были у него. Ну и что? Все нормально: физиология, влечение, порою даже любовь и яркая чувственность. И семье это, вроде, не мешает. Вроде, всех это устраивает. А как чувства притупились, или другая пригляделась, или просто для разнообразия можно кратко объясниться с партнершей, можно и не объясняться — расстались, и все, все культурно и спокойно. При встрече можно с улыбкой поздороваться, даже, если приспичит, вновь войти в контакт. И это нормально, это цивилизация, это некая мораль современного общества, которая устраивает многих, если не всех, в тех местах, где жил Цанаев. И это, может быть, для кого-то удобно, практично, где-то независимо, приятно и без последствий и головной боли…

Но Аврора!

Обычно так и бывает. Люди, которые живут вдалеке от своей родины, в другом культурно-ре-лигиозном пространстве, зачастую теряют свою национальную идентичность, ассимилируются. Но есть и такие — это редкость, — которые, наоборот, чем дальше от родины, тем ревностнее, глубже и последовательно берегут, отстаивают и пропагандируют национальную самобытность. Аврора не просто привержена к последним, — она радикальна в своих действиях и позициях.

Это значит, что меж ними никак не могут сложиться современные любовные взаимоотношения, а только брак, с соблюдением всех национальных и религиозных обрядов, то есть по Адату.

Как это возможно в Норвегии, Цанаев даже не понимает. Он взрослый, вроде бы солидный, к тому же официально женатый, семейный человек, — и такое?! Со стороны дико и смешно. А иначе как?

Ну, а женится — какой он мужчина? А деньги на жизнь? Столько вопросов, столько проблем.

От всех этих мыслей в душе Цанаева полный раз-драй: голова болит, гудит. А там, где еще не зарубцевался послеоперационный шрам — острая боль, словно вновь скальпелем режут. И страх! Страх! Такой страх, что он даже от звонка мобильного встрепенулся.

— Гал Аладович, как вы себя чувствуете?.. А по голосу — вам тоскливо. Какая погода! Как у нас на Кавказе. Может, немного погуляем? Я сейчас приеду.

— А не поздно? — Цанаев посмотрел в окно, а она в ответ:

— Боюсь, как бы совсем поздно не стало. Я еду, я уже в дороге, подъезжаю.

Эта безаппеляционная напористость Авроры обескураживала Цанаева. Он даже не знал, что делать, как быть. Лишь одно он стал явственно ощущать после звонка Авроры — это давным-давно позабытое чувство радости жизни, радости нового дня, ожидания какого-то праздника. Такое случалось с ним только в детстве, в ожидании первомайского и новогоднего праздника, когда отец сам его непременно вел на эти красочные мероприятия, и он наслаждался беззаботной сказочностью детства и знал, что рядом всемогущий, всесильный и родной отец, который купит, что хочешь, подарит то, о чем даже не мечтал, поведет туда, где только радость и такая карусель наслаждений, что он от бессилья на руках отца в упоении засыпал и тогда видел красочные сны веселья, счастья, мира, думая, что иного на земле нет и не будет… Практически Гал Аладович так и жил, пока его отец был жив. И ему кажется, что все его достижения — это, конечно же, в первую очередь, докторская, — лишь благодаря отцу. А как отца не стало, все пошло на спад, и вот, когда думалось, что уже набрал скорость падения и она под воздействием прожитых лет, как сила тяжести, только ускоряет на 9,8 м/с 2неизбежное падение в бездну, то есть в могилу, — появилась какая-то доселе неизвестная сверхсила — любовь! И эта любовь, наверное, не такая, как любовь отца, да тоже великая, неземная и волшебная и до того большая, что ему стало мало пространства этой уютной палаты. Он буквально выскочил из корпуса, и вдруг — она, Аврора, как озарение, румяная в лучах заходящего солнца, излучает она какую-то радость и торжество:

— Гал Аладович, какой вечер, какая погода!