Канта Ибрагимов - Дом проблем

Пытаясь убежать от этого общества, Ваха до зари, пока мать и дед не проснулись, бежал в горы, оставив записку «иду на Хиндойлам», чтобы не волновались.

Хиндойлам — это не гора, а горный хребет, расположенный не как остальные Кавказские горы — с востока на запад, а перпендикулярно им, то есть с севера на юг. Это уникальное природное творение высотою более трех тысяч метров над уровнем моря, с восточной стороны которого Макажойское нагорье и альпийские луга, и вдруг, резко, словно ножом провели, вот такой тектонический сдвиг пластов — двадцатикилометровая почти строго вертикальная отвесная стена высотою до километра, по которой смельчаки (есть тропа) иногда поднимаются, а вот спуститься по ней невозможно. А уникальность хребта в том (она и в названии), что этот хребет служит водоразделом. С запада на Макажойском нагорье речки маленькие и текут они на юг. А вот за отвесной стеной Хиндойлам, там иной, почти вечнозеленый мир густых лесных массивов. И там по просторным ущельям течет полноводная черная река Шаро-Аргун, и в нее впадает светлая, почти белая река Келойахк. С высоты Хиндойлам видно, как белая ленточка вливается в черный клокочущий поток, и еще долго, пока не скроется за скалой, эта ленточка светлою полоской держится, как безгрешные, наивные годы детства, а потом, как взрослая жизнь, вся во лжи, лицемерии или приспособлении, весь поток мутный — это могучий, дерзкий, целебный Аргун.

А Хиндойлам — это не только водораздел, этот хребет оказал влияние и на местный социум. Так, между Макажоем и Нохчи-Келоем, что разделены хребтом, по прямой всего километров десять-пятнадцать, но в горах прямых дорог нет, и доступ непростой, и, наверное, поэтому — села вроде соседние, а диалект все равно чувствуется. Да и о каком соседстве можно говорить, если не только на машине, но даже на тракторе-вездеходе из села в село не проехать, — только через Грозный, более трехсот километров (тоже вертикальные связи, как в России, — все через Москву), зато пешком можно. И, удивительное дело, чужой наверняка не поймет, а вот местные даже по виду узнают, кто с восточной стороны, то есть Макажойского нагорья, кто с западной — Аргунского ущелья. Макажойцы — люди с альпийских гор; здесь развито только животноводство, и пища, как у кочевников, — мясо, молоко, да и географически они издавна имеют связь с востоком, и есть в них что-то восточное, кочевое, планетарное. А вот аргунцы имеют не очень большие, но достаточные плодородно-равнинные земли. Их села до выселения 1944 года были многочисленны, так, в Нохчи-Келое проживало около десяти тысяч человек. У аргунцев сильно развито земледелие, сбор меда, они охотники, сильно привязаны друг к другу и к своей земле. Они естественным путем изолированы от внешнего мира. Здесь до сих пор и в архитектуре, и на кладбищах, и в ритуалах сохранены элементы язычества, христианства, а теперь и ислама. И внешне аргунцы более европейцы — в основном, очень светлые, даже рыжие, голубоглазые. И про себя нохчи-келоевцы говорят, что они смелее, чем макажойцы. И пример тому, случалось, что аргунцы за полдня прибывали на помощь в Макажой. А макажойцы день, а то и два думают, пока придут. И не посвященный не знает, что иного нет, на хребет Хиндойлам можно только взобраться, спуститься — невозможно, вот и приходится макажойцам хребет обходить. Вот такую задачу поставил перед собой Ваха Мастаев. В первый день обойти с севера хребет, дойти до Нохчи-Келоя, переночевать у друзей, а на второй день — покорить тропу, взойти на Хиндойлам и вершину хребта — Басхой-лам, что более трех тысяч метров, а затем вернуться в Макажой. Это он считает не только проверкой сил, соприкосновением и ознакомлением с родными местами, но главное, подзарядкой духа, ведь горы, тем более тропа Басхой-лам, покоряются не всем, а только смелым и отчаянным.

Все благоприятствовало его плану. Стояли безветренные, солнечные осенние дни, когда природа напоследок просто замирает перед осенне-зимней непогодицей. Воздух такой прозрачный, вкусный, легкий, что ледники Главного Кавказского хребта видно прямо как на ладони. И ему было так хорошо, что он, казалось, мог не то что на Басхой-лам, а и на пятитысячник Казбек взобраться.

Чем дальше он уходил от Макажоя, а значит и Грозного, это его приподнятое настроение становилось почти праздничным, ведь он поистине свободен. Как вдруг он услышал приближающийся рев мотора; сомнений не было — это вертолет. И он еще не увидел борт, а настроение его явно омрачилось, он еще мыслил побежать в лощину, там вдоль небольшого ручейка красножелтый густой кустарник, да было поздно, на вершине горы цепью вооруженные десантники, перед ними офицер с пистолетом в руке, он небрежно махнул рукой.