Канта Ибрагимов - Дом проблем

Ни минуты не думая, Нажа соскочил с лошади, перемахнул через забор, сбил с ног казаха и той же плетью хлестал его до тех пор, пока древко не обломилось. А потом еще ногами поддал, плюнул и ушел.

Вечером к Мастаеву пожаловали земляки, советовали уехать либо на время схорониться. А куда Нажа уедет? На кого бросит семью? А тут казах-управляющий сам Мастаева в гости позвал, там же и та немецкая семья. Это казах в знак замирения зарезал большого барана. Плов, бешбармак… Казалось, на этом инцидент исчерпан. Да ровно через неделю, прямо во время совещания в конторе совхоза, Мастаева арестовали. А казах вслед через окно кричал:

— Шешен, Мастаев, клянусь Аллахом, я слова никому не сказал. Это не я, поверь! Прости!

Учитывая прошлые «заслуги», Мастаеву светило лет пятнадцать. Но он более-менее грамотный, да и совхоз дал положительную характеристику — восемь лет лагерей.

Он вкалывал на шахтах Темиртау уже год и надеялся, что за хороший труд его досрочно освободят, как пришла страшная весть: жена и старшая дочь подбирали на поле после жатвы зернышки — поймали. В карманах восемь килограммов зерна — по восемь лет лагерей. Жена то ли покончила собой, то ли ее убили. А старшую дочь Мастаева отправили далеко на север. Говорили, что кто-то видел ее на пересылке в Магадане. Словом, и она пропала.

Если бы не младшие дочь и сын, Нажа в зоне зачах бы. Да ради них, своих детей, что ныне в детском доме, он только и пытался жить.

Через шесть лет каторжного труда его перевели на вольное поселение — поселок Текели, что на краю света. Там Мастаев обзавелся маленьким бараком, туда и перевез детей. Дочь вышла замуж, сын женился, уже был внук Ваха, да от этого жизнь не улучшилась. Всех чеченцев реабилитировали, позволили вернуться на Кавказ, а Мастаевы — изгои. И если не раз битый Нажа все это терпел, то его сын стал искать правду в американском консульстве. Такого советская власть позволить не могла — Гана в тюрьме сгинул.

…И все же жизнь продолжалась. Через много-много лет вернулся постаревший Нажа Мастаев в родной Макажой. Был счастлив хоть оттого, что помрет на родной земле. А родная земля в запустении — оказывается, тоже хозяина ждала. И эта земля, эти горы, родниковая вода и альпийский воздух буквально оживили его… Теперь у него крепкое хозяйство, дом и главная примечательность — пасека. С утра натощак выпьет он большой глоток пьянящего меда — и к ульям, как и пчелы, весь день возится по хозяйству. Только на выходные небольшое послабление — Ваха из города приедет. Доволен Нажа внуком: скромный, крепкий, работящий. И надо бы женить, но своего угла в городе нет, и невесты вроде нет. А тут как-то Ваха приехал в Макажой весьма озабоченный, угрюмый. Оказывается, им предоставили жилье в неком «Образцовом доме» и за это на Ваху возложена ответственная общественная работа по выборам в органы власти республики. Что на это может сказать дед внуку? Только одно, как у русских говорится: на службу не напрашивайся, от службы не отказывайся. Все равно иного не дано, раз советская власть так решила. А следом выяснилось, что эта «служба» весьма ответственна, подконтрольна и Вахе запрещено даже из города выезжать. А как дед один в горах?

По правде, не должен мужчина, тем более старик, одиноким жить, вот и решили на старости лет деда женить. Невеста — односельчанка, уже не молодая, одинокая, рано овдовевшая женщина. Вот так решили Мастаевы вопрос одиночества Нажи, даже свадьбу на потеху и по настоянию односельчан сыграли. А на следующий день Ваха уже ехал в Грозный и от усталости ни о чем не думал. Водитель автобуса, земляк, предложил ему заднее сиденье, где мягко и потеплее, и спросил:

— Правда, что тебе в «Образцовом доме» жилье дали?

Ну что на это Ваха ответить мог? И на работе, и на футболе, а теперь и в селе его об этом спрашивают. И не может он всем объяснить, что он в чуланчике «Образцового дома» живет, что он тот же рабочий Ваха Мастаев, а его мать — так же уборщица. Нет. Все знают — в «Образцовом доме» просто так не живут. Постепенно начинает осознавать это и сам Ваха.

Каждая более-менее значимая эпоха оставляет после себя какой-либо архитектурный след. В этом отношении почти во всех крупных городах областного или республиканского значения бывшего СССР можно по виду определить так называемые «сталинские» дома или «хрущевки». А за время правления Брежнева — тоже весьма длительный период, а такого понятия, как «брежневские» дома, не осталось — вывод огульный, да напрашивается: это не только время застоя, как его позже назвали, это время заката красной коммунистической звезды, и оно вряд ли могло что-либо значительное после себя оставить.