Ричард Бротиган - Грезы о Вавилоне. Частно–сыскной роман 1942 года

— Для человека с вашей репутацией частного расследователя звучит разумно, — сказал доктор Франциск.

— Вы обо мне слышали? — решил пококетничать я.

— Весь Вавилон о вас слышал, — ответил он. Конечно, я об этом знал. Мне просто хотелось, чтобы он сам это сказал. У меня восхитительная проблема с самооценкой.

— Итак, что я могу для вас сделать? — спросил я. На другом конце провода повисла пауза. — Доктор Франциск? — сказал я.

— Могу я говорить свободно по телефону? — спросил он. — Я имею в виду, никто не подслушивает?

— Не беспокойтесь, — ответил я. — Если в Вавилоне кто-то и прослушивает телефоны, это обычно я. Рассказывайте, в чем у вас проблема.

Я и знать не знал, что дьявольский профессор Абдул Форсайт слушает наш разговор. Я несколько спижонил со своей шуточкой о прослушивании телефонов, и впоследствии она мне дорого встанет.

— Что ж, мистер Смит Смит, — начал доктор Франциск.

— Зовите меня просто Смит, — сказал я. — Меня так все зовут.

— Смит, у меня есть основания полагать, что кто-то пытается украсть мое последнее изобретение и употребить его в целях зла.

— И каково ваше изобретение? — спросил я.

— Я изобрел кристаллы ртути, — ответил доктор Франциск.

— Сейчас подъеду, — сказал я.

Я опасался, что это может произойти: кто-то появится и изобретет кристаллы ртути. Честно говоря, я не думал, что мир к ним уже готов. В конце концов, это 596 год до Р. X., и миру еще расти и расти.

СССККККРРРРИИИИИИИИИПП!!!

Я дал по тормозам.

Вавилон чуть не заставил меня проехать мимо кладбища. Я съехал на обочину и погасил фары. Других машин вокруг я не заметил. Если кто и должен приехать, я тут первый. Я даже не знал, появятся ли шея и его пиволюбивая хозяйка вообще, но что-то мне подсказывало, что да. Именно поэтому я здесь. Теперь остается ждать и смотреть, что случится. Шанс огрести десять тысяч долларов не всякий день выпадает.

Вдруг мне стало любопытно.

Я сунул руку в карман и вытащил спичку.

Чиркнул ею и прочел регистрацию на руле: «Подлинное луизианское барбекю Улыбы».

Логично.

Надо как-нибудь заехать к Улыбе и попробовать его барбекю. Видеть его лицо, когда он заметит, как я вхожу к нему в заведение, — оно того стоит.

Я задул спичку и немного подождал в темноте.

Начал думать о Вавилоне, однако смог выдавить его из ума, тщательно не впечатляясь тем, как темно вокруг. Это легко может завести меня обратно в Вавилон. Если бы я думал об этой тьме, я вскоре задумался бы и о тенях-роботах, а это совсем не годится.

Я не хотел, чтобы Вавилон загнал меня в лузу. Повезло еще, что я вообще заметил кладбище. Мог бы доехать чуть не до самого Лос-Анджелеса и до главы семь «Смита Смита против Теней-Роботов». И тогда у меня точно не осталось бы ни шанса найти свою клиентку и получить десять тысяч долларов. Осталась бы только мертвая шлюха в моем холодильнике.

А это едва ли можно назвать успешным завершением дела.

Там я и сидел — не знаю, долго ли, — когда по дороге приехала машина. Единственная за все это время, как я заметил. Машина ехала очень медленно. Похоже было, что пункт назначения у нее — кладбище.

Слишком далеко, и не определить, что это за машина. Я, во всяком случае, не разглядел. Интересно, может, это лимузин «кадиллак»? Машина остановилась в двухстах ярдах дальше по дороге. Фары почернели, вышли какие-то люди. У них был фонарик, но я не сумел различить, кто они. Может, шея и его светловолосая спутница, а может, какие-нибудь заурядные кладбищенские воры.

Как тут узнаешь, пока я не выйду из машины и не стану скрытным уверенным частным сыщиком перед началом завершения крупнейшей сделки в его жизни, поэтому так я и поступил. Вышел из машины.

Не хватало мне одного: фонарика.

Тут меня посетила идея.

Я снова залез в машину и открыл «бардачок».

Бонанца!

Фонарик!

Это знак небес.

Все получится просто здорово.

Я должен был встретиться с шеей и Богоматерью Бездонного Пузыря у памятника неким солдатам, павшим в Испано-американской войне [20] Испано-американская война — одна из первых войн за передел колониальных владений в самом конце XIX века. Памятник возвышался ярдах в трехстах в глубине кладбища. Совсем недалеко от могилы моего отца.

Я проходил мимо этого памятника много раз, навещая отцовскую могилу. Лучше бы я отца, конечно, не убивал. Может, если с этим делом все выгорит, у меня в конце останется несколько минут на какую-нибудь скорбь. И зачем я только бросил мяч на улицу? Глаза б мои никогда того мяча не видели!