Карин Альвтеген - Предательство

Хенрик снова прошел мимо двери по пути из спальни. На этот раз в ее сторону он даже не посмотрел. Если она сейчас ляжет и притворится, что спит, то сможет спокойно подумать. У нее же болит горло, и она не пошла на работу.

Она вошла в спальню и закрыла за собой дверь.

На покрывале лежала красная книжка с маленьким навесным замочком на обрезе. И ее черный кружевной лифчик, который она, унизившись, купила в другой жизни. Она опустилась на кровать. Чего он добивается? Ведь это уже чересчур! Она сунула лифчик в комод, не в силах даже смотреть на него. Потом снова села на кровати, взяла книжку и взвесила ее в руке. Ему прекрасно известно, что она не ведет никаких дневников, а раз так, то зачем он это купил? Повернув ключ в замке, она раскрыла книжку на первой странице. Оттуда что-то выпало ей на колени. Сначала она не увидела, что это, а увидев, не поверила своим глазам. И в очередной раз со всей отчетливостью поняла, что совсем не знает человека, с которым прожила пятнадцать лет. Тот Хенрик, которого, как ей казалось, она знает, никогда в жизни не стал бы отрезать себе клок волос и любовно класть его в дневник, который она должна завести. Подобная идея ему бы даже в голову не пришла. Она прочитала слова на обороте обложки. Даже почерк незнакомый.

Моей Любимой! Я с тобой. Все будет хорошо. Книга для воспоминаний о том прекрасном, что нас ожидает.

Пораженная, она перечитала надпись еще раз. Кто он на самом деле? Какие еще тайные стороны его личности ей не удалось обнаружить за прожитые годы? Она была уверена, что с помощью этого дневника он честно пытается доказать, что любит ее. И готов на все. Может, именно этот вывод он сделал, пока ее не было рядом? Он действительно хочет попытаться еще раз.

На глаза навернулись слезы, и она почувствовала, что злоба и ненависть, переполнявшие ее все последние дни, отступают, а на их место приходит безграничная грусть. Расслабившись, она ощутила безумную усталость и, совершенно обессиленная, забралась под одеяло. А вдруг шанс все-таки есть? Но как простить? Разве она сможет когда-нибудь снова доверять ему? Но какая же она мать, если не даст ему еще один-единственный шанс — ради Акселя? Непростительно не то, что он влюбился в другую — это как раз понятно, учитывая, каким был их брак. Рану от его предательства и лжи она никогда не сможет залечить. Ужасно то, что он не рассказал обо всем честно, не объяснил, не дал ей шанс отреагировать и оценить реальные обстоятельства. Человек, которого она считала самым близким, ради собственных интересов причинил ей такую боль. Разве она сможет уважать его после того, как он повел себя как трус?

Она легла на подушку и закрыла глаза. Забыть обо всем, уснуть, проснуться, стряхнуть с себя кошмарный сон и сделать так, чтобы все было как раньше.

Может быть, ей хватило бы одного его слова. Единственного слова, но сказанного открыто и честно, — и она попыталась бы еще раз. Попыталась бы уважать его как мужчину.

Открыто и честно сказанного «прости».

Она проснулась оттого, что дверь спальни распахнулась. Удар, и ручка оставила глубокую вмятину в мягкой стене из гипсокартона, а звук заставил ее в страхе сесть на кровати.

— Какая же ты дрянь!

Она бросила взгляд на будильник. Четверть шестого. Она проспала больше шести часов.

— Что случилось?

Осторожно.

Он ухмыльнулся.

— Что случилось? А ты как думаешь? Тебе никогда не приходило в голову, что я должен первым узнать, что ты собираешься развестись и вышвырнуть меня из дома?

У нее перехватило дыхание.

— Как ты считаешь, приятно узнать об этом от твоих родителей? Стоишь как лох и ничего не понимаешь.

Сердце стучало. Контроль утекает от нее, капля за каплей.

— Зачем ты говорил с ними?

Идиотский вопрос, она и сама это понимала. Он — качая головой в откровенном отвращении — тоже.

— Потому что они спросили, когда мы собираемся забрать Акселя.

Черт. Все катится к чертям собачьим.

— Что будет, если ты когда-нибудь обрубишь наконец эту пуповину?

— Жить с тобой это, черт возьми, то же самое, что быть женатым на твоих родителях. Они же как... Как эти игрушки, лизуны, — прилипли и волочатся за тобой следом и лезут во все подряд. Ой, они же так все понимают! — И дальше, слащавым голосом, словно передразнивая: — Бедняжка Хенрик, как ты себя чуууувствуешь... — Все его тело выражало отвращение. — Как ты могла рассказать им все, не поговорив со мной? Впрочем, ничего удивительного, ты всегда так поступала, а тут, подумаешь, развод, ерунда какая-то. Это они виноваты в том, что все так сложилось.