Ричард Бротиган - Чтобы ветер не унес это прочь

Затем они установили на берегу небольшую дровяную плиту и стали сооружать в углу гостиной маленькую кухню.

Солнце садилось, и пруд был абсолютно тих. На противоположном берегу у лодочного причала стоял старик и смотрел в нашу сторону. За все то время, что люди выгружали свою мебель, он ни разу не пошевелился. Берег прятался в тени, и старик тоже казался тенью, почти неразличимой среди других теней.

Мужчина и женщина выгрузили из кузова коробку с продуктами, утварь и маленький кухонный столик. Мужчина разжег в плите огонь. Они привезли с собой даже дрова. Он очень ловко управился с плитой: та моментально разогрелась и можно было начинать готовить.

Краснокрылые дрозды расселись на верхушках камышей и обзванивали теперь других птиц, сообщая, что сейчас уже поздно, и они продолжат разговор на рассвете.

Чиркнул первый сверчок.

Звук получился таким громким и чистым, словно сверчок был кинозвездой из фильма Уолта Диснея. На месте Диснея я послал бы к этому сверчку агента подписывать контракт.

Мужчина жарил гамбургеры.

Они вкусно пахли, но я не обращал внимания — еще не наступил февраль и вслед за ним много долгих месяцев, когда после того выстрела я не мог думать ни о чем, кроме гамбургеров. Сейчас я совершенно спокойно вдыхал аромат жареного мяса.

Женщина достала из машины три когда–то электрических, а теперь керосиновых лампы. Керосин отлично справлялся со своим делом, хотя, питаясь электричеством, лампы наверняка горели бы ярче.

У них была еще одна интересная особенность. Эти люди не позаботились отрезать провода, оставив их просто болтаться по земле. Нельзя сказать, чтобы провода выглядели нелепо, но и уместными их назвать тоже трудно. Интересно, почему они их не отрезали?

Женщина поставила рядом с диваном высокий торшер и зажгла фитиль. Свет теперь падал на журнальный столик.

Затем она принесла картонную коробку, и достала оттуда две фотографии в высоких резных рамках. Судя по всему, на одной фотографии были изображены ее родители, на другой — его. Очень старые снимки, тонированные в стиле начала века. Женщина поставила их на один из столиков.

На другой она водрузила часы, и над прудом теперь разносилось их тяжелое мрачное тиканье. Звук был таким, словно сама вечность, если бы даже захотела, не смогла обмануть эти часы. Рядом расположилась медная собачья фигурка. Эта, тоже очень старая собака вполне могла служить компаньоном или поводырем у слепых часов.

Я, кажется, забыл сказать, что перед тем, как поставить на столик часы и собаку, женщина постелила кружевную салфетку.

Да, забыл, значит говорю сейчас; такая же кружевная салфетка лежала на столике с фотографиями их родителей. Нужно добавить, что родители не носили комбинезоны с нагрудниками и кеды. Они были одеты в выходные костюмы, очевидно по моде 1890–х годов.

Еще одна керосиновая лампа освещала кухонный стол и плиту, где жарились гамбургеры, но эта лампа была вполне обыкновенной. Я хочу сказать, что она ничем не отличалась от простой керосиновой лампы.

В кастрюле закипала вода для «крафтов» [13] «Крафт» — фирма, изготавливающая удобные пищевые полуфабрикаты. а на столе стояла банка с консервированными грушами.

Таким был сегодня вечером их ужин — 32 года назад.

Дым, выбираясь из плиты, сначала судорожно искал трубу, но не найдя, успокаивался и медленно полз по земле, как потерянный калека.

Гостиная готова — только об одной вещи я забыл упомянуть: о журналах «Нэшнл Джиогрэфик», разложенных на столиках у дивана. Иногда, если клев был слабым, они в ожидании рыб читали «Нэшнл Джиогрэфик».

Они варили кофе в огромном железном кофейнике, набирая в него воду из пруда. Готовый кофе разливался в железные кружки. Они сыпали туда огромное количество сахара. За один вечер у них уходил фунтовый пакет. По этому напитку, наверное, можно было ходить. Муравьи, если бы им достался глоток такого кофе, были бы на седьмом небе от счастья.

Сидя в траве, я молча наблюдал за тем, как эти люди устанавливают на берегу пруда свои ритуальные декорации жизни.

Они почти не разговаривали, а редкие фразы касались далеких каких–то далеких от них людей.

— Биллу бы здесь понравилось, правда Отец? — спросила она.

Они всегда называли друг друга Отец и Мать — в тех случаях, когда вообще хоть как–то друг друга называли. Они не тратили время на разговоры. Эти люди так долго прожили вместе, что им больше не о чем стало говорить.