Марта Кетро - Вдохнуть. и! не! ды!шать!

— Никто никого не убьет, господи, все будет хорошо, и все будут счастливы.

Кето стоит одна в темноте возле подъезда.

— Моя Лелка… — размазывает она слезы по лицу. — Где моя Лелка?

…Анита Сидорова, старший бухгалтер. Оригинальное имя и простая фамилия. Рыжие кудряшки и суетливые крылья белых рук. Когда говорит, словно порхает ими. Не то чтобы раздражает, но вначале общения не можешь оторвать глаз от кистей этих рук: кажется, что они живут сами по себе.

Про таких говорят «женщина неопределенного возраста». Я не припомню, можно уточнить в отделе кадров, но вроде бы ей тридцать. Хотя вполне может быть чуть за двадцать — слишком наивен взгляд светло-голубых, неярких глаз; либо чуть за сорок — мешковатая одежда, усталая морщинка на лбу. Правда, на губах чаще всего живет приветливая улыбка.

У нее визгливый голос, выдающий слегка истеричную натуру, и быстро меняющееся настроение. Однако больше всего меня удивляет ее любимая тема для разговоров. Это маточные трубы.

— Понимаешь… — говорит Анита, бодро размахивая сигаретой перед носом индифферентной помощницы нашего юриста, — в полость матки вводится специальный катетер, по которому затем вливается контрастное вещество…

Помощница юриста привычно кивает и, брезгливо морщась, неприязненно смотрит на сигарету Аниты, норовящую угодить помощнице прямо в рот. К подобным разговорам все уже привыкли и всерьез их не воспринимают, просто делают скучающее лицо, вовремя поддакивают и думают о чем-то своем. Я сильно сомневаюсь, что о работе. В лучшем случае, о сезонной распродаже в соседнем торговом центре среднего пошиба.

Лишь иногда Анита имеет возможность привлечь внимание публики на самом деле. Это происходит, когда к нам в контору приезжает кто-то новый. Анита, в общем, профессионал, иначе бы она давно была уволена, но стоит хотя бы немного увести разговор прочь от бизнеса, на сцену торжественно, как Монсеррат Кабалье и Николай Басков, поднимаются маточные трубы…

На корпоративной новогодней вечеринке, куда мы сдуру пригласили нескольких представителей партнеров, за другим концом стола я вижу тоскливо-озадаченное лицо одного из них. Внезапно смех и бессмысленный застольный треп стихают, и в повисшей на несколько минут тишине ликующе звенит голос сидящей рядом с представителем Аниты: «Понимаете, это очень важно! Если трубы непроходимы… У меня вообще врач есть! Говорит, что все решаемо!» Представитель в отчаянии кивает головой и краснеет. Я сочувствующе улыбаюсь ему: вряд ли у сорокалетнего мужика, страдающего одышкой и, скорее всего, геморроем, есть проблема с маточными трубами.

Не представляю, есть ли у нее семья или хотя бы любовник. Как можно трахать женщину, для которой квинтэссенцией существования являются маточные трубы? Для которой маточные трубы — это альфа и омега. Инь и Ян, Штепсель и Торопунька… Даже думать об этом не хочется.

Спустя пятнадцать минут выхожу в коридор клуба, немного подышать свежим воздухом и заодно сделать пару фальш и поздравительных звонков. Анита стоит, прижавшись к стеклу огромного окна холла, и тихо разговаривает по телефону. Я подхожу к ней поближе и, не отдавая себе отчета в том, что это, может статься, неприлично, трогаю за плечо. Она испуганно вздрагивает, поворачивается ко мне, и я вижу совершенно мокрое от слез ее лицо.

Слезы сплошной стеной катятся по Анитиным щекам и падают на мраморный пол большими, совершенно круглыми каплями. Я почти слышу их стук о мрамор. При этом она не прекращает разговора по телефону неожиданно ровным, тихим голосом.

— Да-да, не волнуйся… конечно. Я скоро буду, только не волнуйся. Тебе это вредно. Ну, перестань. Перестань меня изводить, пожалуйста…

Надеюсь, это она не с маточными трубами…

При входе меня встретил многоголосый плач, от которого не спасали закрытые двери палат. Даже не плач — крик. Громкий крик, во всю силу голосовых связок, помноженную на объем детишечьих легких. Те, кто был простужен, — гудели как могли. Ныли. Подвывали. Хрипели, прерываясь только для того, чтобы набрать новую порцию воздуха или закашляться. И так как детей было много, то перерывы эти были незаметны.

Крик был плотным настолько, что казалось, он вперемешку с запахами хлорки, медикаментов и фекалий пропитывает воздух.