Дженнифер Иган - Цитадель

Она обернулась, и Дэнни проворно отскочил: еще начнет возмущаться, с чего это он стоит так близко.

Для вас это, разумеется, ничего не значит. У американцев нет такого понятия — благородная кровь, вы там все безродные. У вас старейшая семейная реликвия — теннисная ракетка тысяча девятьсот пятьдесят пятого года. А у меня в подвале хранится саркофаг тринадцатого века! Зато европейцы в таких вещах кое-что понимают. Мне просто надо было доказать им, что по титулу и по крови я выше их.

Дэнни с трудом сдерживал улыбку — не только потому, что баронесса чокнутая, а ему нравились чокнутые; но потому, что от ее слов в нем что-то начало происходить: в голове закрутились короли, рыцари, конные поединки. Дэнни никогда не верил в то, что все эти люди и события могли существовать по-настоящему, не в книжках или играх. Однако вот же, прямо перед его глазами, — живая женщина, связанная со всеми ними единой цепочкой лет, дней, часов и минут! Эта женщина порождала в нем жадное, почти физическое волнение, чем-то похожее на голод. Ему хотелось, чтобы она говорила и говорила. А он бы слушал.

И что немцы? Вы так вот вопили из окна, а они себе стояли и слушали?

Когда баронесса сползла с подоконника, вены на ее шее пульсировали. Благородные дамы не вопят. Я говорила с ними ясно и спокойно.

Дэнни: И помогло?

Баронесса (презрительно): Помогло! Они взялись за свои нелепые реставрационные работы — надеялись, что к тому времени, как они их закончат, я уже помру. Но я продержалась дольше их.

Смех снова захлюпал у нее в груди — так глубоко, что казалось, он исходил не из нее, а из самой башни. Покачиваясь на каблуках, баронесса вернулась к креслу у камина и села. Речь перед немцами явно истощила ее силы. Дэнни вслед за ней переместился ближе к камину.

Дэнни: Но они ведь могли просто прийти в башню и вывести вас отсюда? Не понимаю, почему они этого не сделали.

Вывести меня отсюда? Лицо баронессы так исказилось от гнева и возмущения, что Дэнни испугался, как бы ее не хватил удар. Она опять с видимым усилием поднялась на ноги и прошаркала в середину комнаты. После победной речи ее голос еще подсел, и теперь она уже не кричала, а скрежетала: Это цитадель! Самая высокая часть замка, и самая прочная. Когда крепостная стена рушилась под натиском противника, все укрывались здесь. И цитадель стояла. Она выстояла девятьсот лет. А вы заявляете — они могли вывести меня отсюда?

Дэнни: Все, молчу, молчу!

Да имей они глупость ко мне подступиться, я вылила бы им на головы кипящее масло! Котел с маслом всегда стоит у меня наготове, над самой лестницей, специально для этой цели. И все компоненты греческого огня я тоже держу под рукой. Любой, на кого падет хоть капля этого огня, сгорит заживо! Или останется калекой на всю жизнь. Ученые мужи еще бьются над раскрытием секрета греческого огня — пусть бьются. А у меня есть рецепт, который достался мне от моего отца, а ему от его прапрапрадеда, а ему от его двоюродного деда, герцога Швабского… И так далее.

Дэнни: Понятно.

У меня тут целый арсенал оружия. Мечи, луки, арбалеты — это само собой. Есть даже таран, хотя невежда может принять его за обычное бревно. Револьверы, разумеется, тоже есть. Можете так и передать своему кузену.

Кузену?.. Дэнни смутился. Он совершенно забыл про Ховарда. А вспомнив, счел за благо разыграть наивность. Так он тоже хочет вас отсюда выжить?

А вы как думали? Баронесса самодовольно улыбнулась. Правда, ваш кузен оказался поумнее тех немцев. Он понимает, что без меня у него ничего не выйдет! Она опустилась на парчовую кушетку у стены.

Дэнни: В каком смысле?

Баронесса: К вашему сведению, внизу под этой башней находится камера пыток. Ей много веков, и она вся битком набита орудиями пыток — представляете, как бы ему хотелось предъявить ее своим туристам! Но сам он в жизни ее не отыщет. И не только ее. Там, внизу, под замком и под холмами — целый город, в котором тысячи и тысячи ходов. О, там много интересных вещей! Ваш кузен может грезить о них хоть целый век — но без меня ему ничего этого не видать как своих ушей. А если я уйду, то унесу с собой все — все тайны, накопленные поколениями. И тогда их уже не вернуть.

Голос баронессы изменился, она как будто взывала уже к кому-то другому — к Ховарду, догадался Дэнни. И от этого ему начало казаться, что кузен находится тут же, в комнате: стоит, прислонившись к стене в темном углу, между картиной в золоченой раме и антикварным комодом.

Дэнни: Кажется, вам с Ховардом есть что обсудить?