Генри Миллер - Сексус

В тот особенный вечер и малышу Керли случилось заглянуть ко мне. Мод и его не особенно жаловала, отчасти из-за того, что слишком возбуждалась, когда он, воспользовавшись тем, что она наклоняется над духовкой, ловко поглаживал ее по заду. Керли всегда казалось, что исполняет он это абсолютно незаметно, а Мод всегда спускала ему такие шутки, думая, что это происходит случайно. Стенли всегда делал вид, что ничего не видит, но под столом его костлявые пальцы сжимались, словно кислота капнула на его ржавые костяшки. Я ведь все замечал, даже новые трещины на стенной штукатурке; я мог вглядываться в них бесконечно, дали бы мне время, я повторил бы, не пропустив ни одной запятой, ни единого тире, всю историю рода человеческого, так и не отведя глаз от того квадратного дюйма штукатурки, на который уставился вначале…

В ту особенную ночь погода была теплой, а трава бархатной. Не было никакого смысла торчать дома и молча терзать друг друга. И Мод не терпелось нас выставить: мы оскверняли святилище; кроме того, у нее вот-вот должна была начаться менструация, а в такое время она становилась крикливой, раздражительной, совсем плохой. Лучшее, что мне следовало бы сделать, – выйти из дому и ввязаться в какое-нибудь веселенькое приключение; это чудесным образом принесло бы ей облегчение, хотя мне это казалось невозможным, я ведь никогда не занимался подобными пустяками специально ради нее. Многие ночи ей приходилось сидеть в одиночестве и молиться, чтобы я вернулся домой на носилках. Она была из тех женщин, которые, случись такое, произнесли бы совершенно искренне: «Хвала Господу, что такое наконец случилось!»

Мы вышли в парк, прогулялись немного, а потом улеглись навзничь в невысокой траве. Небо, эта бескрайняя чаша покоя, смотрело на нас дружелюбно. И я чувствовал себя удивительно покойно, ясно, отрешенно, словно мудрый отшельник.

К моему удивлению, Стенли был настроен на другой лад. Он говорил, что мой непременный долг – порвать с Мод, что он, как мой друг, поможет мне сделать то, что я не в силах сделать сам.

– Предоставь это мне, – наборматывал он мне в ухо, – и я все для тебя устрою. Только потом не прибегай ко мне и не говори, что ты об этом жалеешь, – добавил он.

Я поинтересовался, каким образом собирается он устроить мою жизнь.

– А это уж не твоя забота, – ответил он. – Ты ведь в отчаянии, не так ли? И ты хочешь рвануть от нее, верно?

Я покачал головой, улыбнулся. Улыбнулся, потому что казалось полным абсурдом, что из всех людей именно Стенли берется все устроить. А он держался так, будто давным-давно наметил всю интригу и ждал лишь благоприятного момента, чтобы осуществить свой замысел… Но ему хотелось побольше узнать о Маре, вполне ли я уверен в ней.

– Теперь о малышке, – говорил он своим обычным лениво-высокомерным тоном. – Здесь тебе, конечно, будет на первых порах трудно. Но пройдет время, и ты о ней забудешь, ты же никогда не был любящим отцом. Только не приходи ко мне с просьбой опять все уладить. Раз я берусь за такое дело, оно будет решено раз и навсегда. Полумер я не признаю. Ну вот, а тебе надо уехать в Техас или еще куда-нибудь. Я на твоем месте так бы и поступил. И не вздумай сюда возвращаться. Здесь все кончено, и ты начинаешь новую жизнь, совсем новую, будто только что родился… И ты сможешь это сделать, если захочешь. Я не могу, я схвачен. Вот почему мне хочется тебе помочь. Я даже не ради тебя это делаю, мне самому хотелось бы так поступить. И можешь потом обо мне забыть. Я бы забыл всех на твоем месте.

Керли пришел в восторг от всего услышанного. Ему не терпелось выяснить, может ли он отправиться в путь со мной.

– Не вздумай его брать, что бы ты ни решил! – рявкнул Стенли. – Он же никудышка, только под ногами путается, и все. И кроме того, ему и доверять нельзя.

Обиду Керли невозможно было скрыть.

– Слушай, не растравляй его раны, – сказал я. – Я знаю, что он никуда не годится, но мне-то…

– Мне нечего крутить вокруг да около! – отрубил Стенли. – Я его видеть больше не хочу. Мне до него нет никакого дела, пусть он хоть загнется. Ты человек мягкий – вот и сидишь в заднице. А я обхожусь без дружков-приятелей, ты это знаешь. И никому ничего из милости не делаю. Он обиделся – пусть. Ему придется это проглотить, вот что самое для него лучшее. Я говорю серьезно, я о деле думаю.

– Откуда мне знать, могу ли я на тебя положиться?

– А тебе и не надо на меня полагаться. Просто в один прекрасный день, не хочу говорить когда, это произойдет. А тебе и знать не надо. Жизнь порадует тебя сюрпризом. И ничего ты не сможешь изменить – будет поздно. А ты станешь свободным, нравится тебе это или нет. Вот все, что могу тебе сказать. И это последняя вещь, которую я для тебя делаю, дальше сам о себе позаботишься. И не пиши мне, что тебе без меня плохо. Выплывай сам или тони – вот и весь разговор.