Захар Прилепин - Дорога в декабре

Мне пришлось оценить степень известности Дэзи в собачьей среде, вернее, среди беспризорных кобелей, проживающих на территории Святого Спаса. Наверное, наша длинношерстная вислоухая сучечка произвела фурор, появившись в «большом городе» — так мы называли правобережье Святого Спаса, где, в отличие от наших тихих районов, были дома-высотки и даже цирк.

Как-то утром, выйдя из дома (по утрам я писал с крыльца — «удобства» у нас были во дворе, идти к ним мне было лень), я обнаружил на улице свору разномастных, как партизаны, собак. Они нерешительно толпились за забором, иные даже вставали на задние лапы, положив передние на поперечную рейку, скрепляющую колья забора. Они могли бы пролезть в щели, забор был весьма условным, но своим животным чутьем кобели, видимо, понимали, что это чужая территория и делать во дворе им нечего.

Дэзи задумчиво смотрела на гостей.

Босиком, ежась от холода, в трусиках и в маечке, я спустился с крыльца, испуганно косясь на собак и одновременно выискивая на земле камушек побольше. Площадка у крыльца была уложена щебнем, и я решил использовать его.

До забора корявые кругляши щебенки едва долетали, но на кобелей это подействовало. Отшатнувшись от забора, они незлобно полаяли и убежали за угол дома. Дэзи, как мне показалось, равнодушно проводила их взглядом.

— Ах ты моя псинка! — сказал я и, немного поразмыслив, как был, босыми ножками, ступая на цыпочки, добежал до конуры. — Они тебя обижают? — спросил я и, не дожидаясь ответа, прижал Дэзи к себе. Вообще такие нежности мне были не свойственны, но тут я что-то расчувствовался.

— Егор, малыш! Ну ты что, мой родной? — позвал меня вышедший из дома отец.

Я вытер ноги о половик и вернулся в кровать. Отчего-то мне было неспокойно, и, быстренько одевшись, я вновь побежал на улицу. Дэзи в конуре не было.

Загрузив в карманы курточки щебень, я пошел спасать мою собаку.

Дойдя до угла дома, я решил, что вооружился плохо, вернулся к забору и вытащил подломанный колик.

За углом нашего дома проходила полупроселочная серая дорога, поросшая кустами. Чуть дальше она срасталась с асфальтовой, видневшейся за деревьями. Дэзи стояла посредине дороги, ее крыл крупный кобель. Кобель делал свое дело угрюмо и сосредоточенно. Дэзи, повернув голову, смотрела на меня; ее безропотный взгляд и мой, ошеломленный, встретились.

«Как она может позволить так с собой поступать?» — подумал я, открыв рот от возмущения.

— Ах ты гадина! — сказал я вслух, едва не заплакав.

Я размахнулся и кинул в спаривающихся собак камнем. Они дернулись, но не перестали совокупляться.

— Ах ты гадина! — еще раз повторил я. — Блядь! — с остервенением выкрикнул я малознакомое мне слово и, перехватив колик, побежал к Дэзи и к ее смурному, конвульсивно двигающемуся товарищу.

Собаки с трудом отделились друг от друга. Кобель, не оборачиваясь, побежал по дороге, словно по делу, Дэзи осталась стоять, по-прежнему равнодушно глядя на меня. Не добежав до собаки несколько шагов, я остановился. Ударить ее коликом мне было страшно, но обида за то, что она так себя ведет, так вот может делать, раздирала мое детское сердце.

Бросил колик на землю, путаясь в карманах, достал из курточки щебень и, замахнувшись, бросил в свою собаку. Дэзи взвилась вверх, неестественно изогнулась и увернулась-таки. Встав на четыре лапы, она недоуменно посмотрела на меня, все еще не решаясь убежать.

— Ну что за гадина! — крикнул я уже для нее лично, будто взывая к ее совести, и запустил в Дэзи еще один камень.

Она отбежала, посекундно оглядываясь на меня. Это меня еще больше разозлило. Мне хотелось ее немедленного раскаянья, мне хотелось, чтобы Дэзи кинулась ко мне подлизываться, подметая грешным хвостом землю, а она — натворила и наутек.

Я сунулся в карман, не обнаружил там больше щебенки и побежал за собакой с пустыми руками, выискивая на земле, что бросить в нее. Я подбирал полусырые комья и, спотыкаясь, метил в Дэзи.

Она отбегала, сохраняя расстояние детского броска.

Я гнал ее до стен старых складов, находившихся неподалеку от нашего дома. У стен росли когтистые кривые кусты. Она прошмыгнула в самую их гущу. Царапаясь и корябаясь, я стал пробираться за ней, видя, как терпеливо она ожидает меня. Подобравшись к Дэзи, я обнаружил в ее глазах уже не безропотность или удивление, а отчаянье. Я попытался схватить ее за холку, и тут Дэзи зарычала на меня. Я увидел вблизи мелкий ряд ее зубов, острых и белых, и отдернул руку.