Эльчин Сафарли - Легенды Босфора.

Некоторые знакомые за глаза называют нас «выпавшими из жизни простаками». Наплевать. На Востоке сплетни — привычное дело. Живем так, как хотим жить. Долго шли к этому — и, слава Аллаху, дошли… Не навязываем окружающим наш образ жизни, но дорожим тем небольшим количеством друзей, что всегда с нами. Мы и одежду покупаем удобную, а не брендовую. И целуем собак в их мокрые носы, игнорируя «фи» брезгливого меньшинства. И перед сном пьем карамельный чай из громоздких кружек, а не дорогую талую водицу каких-то многовековых ледников из не менее дорогих стаканов. Пусть другие как хотят, а нам комфортно в таком собственном мире, внутри которого нет лести, сплетен и интриг. Когда нам хочется потанцевать, не спешим в модные клубы, а включаем магнитолу, приглушаем свет в комнате и кружимся в обнимку под «Wonderful world» Армстронга. И вот такие мгновения — это и есть вершина радуги счастья. Обычного человеческого счастья, которое, в сущности, самое простое…

Завтра едем в детский дом одного из отдаленных районов Стамбула. Собирались съездить на праздник Рамазан. Не получилось… Последние два дня ходили с Мустафой по магазинам. На собранные деньги купили продукты, одежду, игрушки, канцелярские принадлежности. Завтра, надеюсь, устроим детишкам праздник. К сожалению, в городе моей души немало детских домов. Многие из них переполнены. Всегда, когда езжу в приюты, в голове вертится один вопрос: «Как можно бросать детей?» Я стараюсь никогда никого не осуждать, но, когда смотрю в чистые, добрые глаза брошенных малышей, возмущение переполняет. Как же удается матерям, отказавшимся от своих кровинок, жить со спокойной душой? Не понимаю… Навещая маленьких сирот, улыбаюсь, но готов плакать.

…Читаю пятилетней Сабихе сказку о заблудившемся цыпленке. Она слушает, пристально наблюдая за мимикой моего лица. У детей самый искренний взгляд. Искренность Сабихи рождает во мне грусть. Ком в горле. Останавливаюсь, дальше читать не могу. «Малышка, можно я на секунду отойду? И быстро вернусь. Сказку дочитаем, книгу не закрывай…» Выбегаю из комнаты на воздух. Отхожу к беседке и плачу, как ребенок…

«Женщина должна просыпаться под вдохновляющий комплимент, а засыпать под страстное признание. Не важно, какие этот комплимент или признание по счету, важно другое — они должно быть произнесены с любовью. Женщина — как комнатное растение. Если о ней не заботиться с любовью, начнет увядать». Такова восточная мудрость бабушки Лале. Она с детского возраста учила меня достойному обращению с женщинами. Часами болтали с ней под согнувшимися ветвями пожилого айвового дерева. Бабушка Лале много курила, громко откашливалась, освежала горло чаем с кусочком айвы, постоянно поправляла серебряное кольцо с бирюзой на среднем пальце. «Сердце мое, запомни: если мужчина ударил женщину, он больше не имеет права называть себя мужчиной. Все эркеки [249] Мужчины (турец.). нашего рода с достоинством носили свои фески. Конечно, они ходили налево. Но… изменять тоже надо уметь. Это для мужчин своего рода искусство выживания. Ну и глупа же женщина, уверенная в том, что ее муж спит только с ней. Твой дед бегал к одной вдовушке — я была в курсе, молчала. Могу простить физическую измену, но не духовную. Впрочем, знай, женщина все прощает, но никогда ничего не забывает…»

Я слушал бабушку, вывернув уши наизнанку. Тогда мне, девятилетнему мальчишке, слова Лале казались какой-то взрослой сказкой. Сейчас, вкусив прелести взрослой жизни, бабушкины правила жизни вспоминаю чуть ли не ежедневно. «Знаешь, женщина может все простить мужчине в обмен на искренность. Вы, мужики, думаете, нам легко скормить ложь. Нет уж. Женщина — лучший из существующих детекторов лжи». Я запоминал фразы Лале намного лучше, чем уравнения из алгебры. Помню, как-то вернулся в город после каникул, проведенных у бабушки. Вхожу в дом, обнимаю маму со словами: «Мамуль, ты — мой самый лучший детектор лжи…» Моя Скорпионша потом долго выпытывала, у кого я «набрался такой чуши». Но я так и не раскололся. Всегда был предан Лале. А мама до сих пор вспоминает о сравнении с детектором: «Что, так и не вспомнил, кому принадлежал тот афоризм?» — «Нет…»

Бабуль, о нашем с тобой секрете никто не узнает. Теперь он живет между небом и землей…

Включает воду. Распускает волосы. Наклоняется над умывальником смыть вечерний макияж. Капли воды стекают по нежной коже усталого лица. Поднимает голову, чертыхается. Забыла надеть ободок — челка промокла. Она смотрит в свое отражение в зеркале. Ощупывает пальцами лицо. На шаг отходит назад, проводит руками по декольте. Шмыгает носом, отчаянно завязывает пояс махрового халата. Я стою сзади, прислонившись к косяку двери ванной. Наблюдаю. Поворачивается ко мне. «Я некрасивая, да?» Молчу. «У меня ужасная грудь, да?» Молчу. «И как тебя угораздило в меня влюбиться, а?» Молчу. «Да уж, твоя Зейнеп — вылитая Бриджит Джонс. Не хожу на фитнес, подсела на углеводы, плюс вечные темные круги под глазами. И слуха у меня нет, и сиськи обвисшие». Ухмыляюсь. Подхожу ближе. Становлюсь за ней. Наши взгляды встречаются в зеркале. «Мне не важно, какой у тебя слух, какого цвета круги под глазами и что висит. Я люблю тебя настоящей. Взбалмошной, искренней, чертовски красивой. Хватит самокритики, слышишь?! Лучше пойдем с Айдынлыг прогуляемся…» Я закрываю кран и выхожу из ванной. Она окликает меня: «Эй, мишуня…» Оборачиваюсь. «Я люблю тебя». Грустные глаза, размазанная помада, мокрые волосы, облепившие лицо. Обнимаю ее. «Я тоже, моя очаровательная Зейнеп Джонс». Айдынлыг от радости предстоящей прогулки забежала в ванную. Трется мордочкой об нас, теребит поводок в зубах…