Авраам Иегошуа - Возвращение из Индии

Но этого пока не происходило.

Можно было ввести Микаэле марсоин, но мне не хотелось этого делать, поскольку это лекарство вызывало расслабление мышц, что, в свою очередь, могло затянуть роды. И тут я понял, что все мои страхи несколько преувеличены, а поняв, сказал себе, что нет никаких причин для паники — в конце концов любой шофер „неотложки“ принял роды не раз и не два за время своей карьеры, а Микаэла демонстрировала столь незаурядную выдержку До сих пор она ни разу не попросила меня дать ей что-нибудь уменьшающее боль и без единой жалобы выполняла все, что я ей говорил. Похоже, она готова была вывернуться наизнанку и вылезть из кожи вон, только бы я разрешил остаться в нашей спальне и не заводил разговора о том, чтобы перебраться в больницу.

И вот, когда роды наконец состоялись — между шестью и семью утра, после дополнительной инъекции, — и медленно, словно распускающаяся роза, стала раскрываться матка, когда в теплой атмосфере нашей спальни, где по требованию Микаэлы свет был притушен, голова ребенка, покрытая буйно вьющимися волосами, появилась в одну минуту с серым лондонским рассветом, я понял и принял настойчивое желание Микаэлы рожать в домашней обстановке, особенно после того, как сами роды прошли так гладко и легко. Девочка, очевидно договорившись с Микаэлой, которая не издала ни звука в течение всей долгой ночи, только коротко вскрикнула и тут же, стоило мне перерезать пуповину, замолкла. Я передал ребенка из рук в руки моей матери, которая завернула малышку в большое полотенце; руки ее тряслись от волнения, которого я не мог даже предполагать в этой абсолютно несентиментальной, сдержанной женщине.

Позднее, вспоминая эти мгновения, я уяснил себе, что эмоции, от которых затряслись руки моей матери, относились не только к самому факту рождения этого ребенка, с его поразительно густыми волосами, но равным образом и к тому далекому и смутному теперь, покрытому туманом времени воспоминанию о чувствах, которые она испытала некогда, рожая меня, в полном одиночестве и не подозревая, что в ее жизни подобное больше не повторится. Сам я тоже был странно тронут этой черной кудрявой головкой, появившейся из окровавленной материнской утробы, но по причине прямо противоположной — головка моей дочери была совсем не похожа на стриженую голову Микаэлы в тот день первого нашего знакомства, когда я, в гостиной Лазаров принял ее за мальчика. Теперь смуглая малышка тихо покоилась на моей подушке, пока я дожидался, чтобы вышла плацента, с тем чтобы я без спешки мог наложить швы на разрывы в вагине с помощью ниток, принесенных мною из больницы. Я употребил здесь выражение „не спеша“ потому лишь, что Микаэла, вся светившаяся от счастья, видела, насколько горд я тем, что в качестве врача способствовал рождецию собственного ребенка. Но она не имела ни малейшего представления о той цене, которую мне придется заплатить за то, что вынужден был иметь дело с ее кровью, вагиной и плацентой. И когда Стефани, на которую произвело большое впечатление то, как я проявил себя в течение всей этой долгой ночи, под конец пригласила моего отца в спальню взглянуть на его внучку, я не стал дожидаться реакции этого добряка, который всю долгую ночь просидел, не сомкнув глаз, в гостиной, а поспешил в ванную, чтобы смыть то, чем, как я чувствовал, я запятнал и ту не слишком большую любовь, которую я испытывал к своей жене.

И так велика была усталость, накопившаяся во мне, во всех четырех ипостасях, в которых я выступал в течение всей этой бесконечной ночи — как врач, муж, отец и сын, — что я едва не заснул в теплой, благоухающей ванне, пропустив появление исчезнувшей акушерки, оказавшейся высокой смуглокожей женщиной восточного типа с надменным выражением лица и седыми волосами. Ее таинственное исчезновение объяснилось весьма прозаически: как только она получила наш вызов, она поспешила выйти из дома и тут же попала под машину, когда по переходу шла через улицу. Машина задела ее колено, и в результате ей пришлось несколько часов провести сначала в полицейском участке, а затем в отделении скорой помощи. Поскольку у нее не было номера нашего телефона, а в городской телефонной книге не значилось наших фамилий, она не могла с нами связаться. Однако она не догадалась просто вернуться домой, а под грузом ответственности и скрипя зубами от боли, явилась сюда, чтобы выполнить данное ею обещание, сопутствуемая молоденькой дочерью, с единственной целью — выяснить, нужна ли еще ее помощь. Поскольку роды были уже позади, Микаэла и Стефани были ей рады и предложили сесть в кресло, стоявшее в спальне, — прежде всего, чтобы в подробностях рассказать ей, как проходил весь процесс рождения нашей дочери и как помогло при этом правильное дыхание, которому она научила Микаэлу, превозмогать боль; ну а затем, чтобы она опытным глазом взглянула на ребенка и высказала свое мнение. Они разбудили девочку и положили ее, голенькую, на колени акушерке, которая внимательно осмотрела ее и смазала специальным маслом, которое она принесла с собой. После чего Стефани положила ее обратно в нашу кровать рядом с Микаэлой, поскольку у нее еще не было кроватки, хотя Микаэла и купила заблаговременно все необходимое для ребенка, но она оставила все это в магазине: „Чтобы не вызвать зависть таинственных сил зла до тех пор, пока роды благополучно не завершатся“.