Дёрдь Конрад - Соучастник

Новая наша встреча, через двадцать лет, получилась далеко не такой удачной, хотя бывший мой командир выгнал из зала всех посторонних, кроме одного телохранителя. Выпив несколько стопок водки, он грустно пощупал свой огромный, лежащий на коленях живот. Попробовал было запеть, но голос у него стал скрипучим. Куда делся тот ладный казак, который мало что знал о мире, но не упускал случая поучаствовать в каком-нибудь озорстве. «Ну что ж, брат, красивее мы с тобой не стали, — констатировал он, кладя мягкую ладонь мне на руку. — А ты, висельник, все никак не успокоишься? Против нас, значит, войну ведешь?» «Вы бы тоже могли по-другому действовать, — ответил я. — Разве об этом шла речь, когда мы вместе немцев гнали?» «По-другому? — досадливо повторил он. — Я делаю то, что можно. Знаешь, когда я собой полностью распоряжаюсь? Когда в сортире сижу: там я без сопровождения. Тебе легко! Ты в тюрьме прохлаждался несколько лет, тебя не волнует, что все эти народы, как стадо овечье, разбредаются кто куда. Одного то не устраивает, другого — другое! Трудно в таком огромном загоне порядок поддерживать». «А ты не поддерживай». Он удивленно уставился на меня. «Что значит: не поддерживай? Без порядка не проживешь. Мне товарищи тоже кишки вытрясут, если я позволю всем разбежаться куда глаза глядят. Больше свободы, говоришь? Да эти же полицейского на первом суку повесят, пойдут магазины грабить, растащат все до последней иголки. Ты знаешь, что такое свобода? Лежать в постели, пить водку, трахать соседскую жену да песни орать, мол, я тут самый умный, самый красивый. Ты на что голову свою употреблял, пока мы с тобой не виделись? Если народ своих вождей не уважает, значит, он и себя не будет уважать. Помнишь Вересковое ущелье?»

Когда мы подошли к Карпатам, к тому перевалу, через который венгры тысячу лет назад прибыли в эти края, командир мой стал расспрашивать о нашей истории. Наша дивизия на две недели застряла, нам пришлось строить под проливным дождем деревянный мост. Времени у меня было достаточно, чтобы рассказать о множестве неудавшихся начинаний, о робких попытках вырваться из затянувшейся кабалы. «Эх, — махнул он в конце концов рукой, — я вижу, вы такие же точно, как мы, только вас меньше, и потому все время вас кто-нибудь покоряет. Нас-то — куда больше, мы того, кто на шею нам сядет, быстро скидываем. Вот теперь вы под нами будете. И скорее всего, мы тут у вас надолго останемся: такие уж мы неповоротливые: если заберемся куда-ни-будь, выбираться обратно ох как неохота». «Вот мы и пришли, — сказал он на той, второй встрече. — Видишь, вот моя морда в ваших газетах». Я сравнил два лица: над столом и на бумаге. Редкие волосы, жирные щеки, какая-то угрюмая неудовлетворенность в складке губ. Но он оживился, даже помолодел, когда я напомнил ему историю с экипажем.

Фронт стоял; мы скучали в Мармарошсигете. Я долго смотрел, как катятся по стеклу дождевые капли. Потом, найдя сломанный зонтик, пошел в сарай — и наткнулся там на настоящий прогулочный экипаж; у него только двух колес не хватало. Я позвал тележника; он починил экипаж, вытесал новый валек для постромок; рессоры мягко пощелкивали, и даже Петр Егорыч не бурчал, когда ему пришлось несколько дней черным лаком промазывать крылья и верх нашего экипажа. Я реквизировал у крестьянина двух коней, заплатил за них, но хозяин все плакался, говорил, что жаловаться пойдет. «Пойдешь, пойдешь, к черту в задницу ты пойдешь», — отмахнулся я, но дал ему еще пачку денег. «Что мне с ними делать-то?» — ворчал он, хотя деньги в самом деле были немалые. Разозлившись, я зашел в первый попавшийся господский дом, нашел там парадную шубейку со шнуровкой, цилиндр, белый шелковый шарф с бахромой — и все это отнес мужику в счет платы за его лошадей. Он примерил цилиндр, плюнул; но шубейка ему понравилась. Повертелся этот поганец перед зеркалом, сунул руку в карман шубы — и вытащил золотые часы. Я сделал вид, будто часы тоже были для него предназначены.

Экипаж выглядел роскошно; с серебряными буквами на боках он напоминал парадный катафалк. Мы удобно устроились в нем под кожаным верхом, в компании с двумя гувернантками в дубле-ночках; гувернанток предложили нам, развеять скуку, местные зажиточные семьи; даже не предложили, а навязали, чтобы мы на их жен и дочек не засматривались. Гувернанточки, одна белокурая, другая рыженькая, показывали нам местные достопримечательности. Побывали мы с ними и на горе, на террасе бельведера, где играл, тоже реквизированный, граммофон; там мы кружились под тягучее танго, прыгали под фокстроты. «Да ты за талию ее держи, не за задницу, — громко шептал я командиру. — Ты же учительницу хороших манер в руках держишь». Все мои советы пропали впустую, но рыженькая гувернантка как-то ухитрялась увязывать бурное ухаживание красного командира с хранимыми в сердце заветами аристократического этикета.